Самый далекий берег - [6]

— То-то, — голос Комягина стал мягче. — А на будущее запомните, старшина: офицеры роты питаются из общего котла. И вообще — с сегодняшнего дня советую бросить все эти штучки.

— Какие штучки, товарищ лейтенант? — с удивлением спросил Кашаров.

— Повторяю: бросьте. И чтобы никакого ничего. Ясно?

— Есть никакого ничего. Ясно. Разрешите идти?

Старшина сделал четкий поворот и, печатая шаг, вышел из избы. Войновский не выдержал и прыснул в кулак. Комягин сидел на лавке и улыбался.

В сенях послышался сердитый голос. Войновский приложил палец к губам, на цыпочках прошел : двери. За дверью слышался грозный свистящий цепот:

— Я тебе чьи сапоги велел взять?

— Лейтенантовы.

— А ты чьи взял?

— Не тот разве? — испуганно спрашивал Шестаков.

— Ах ты, господи, ну что мне с тобой делать? — старшина вздохнул в безнадежном отчаянии.

Войновский сел на корточки, обнял себя руками и начал вздрагивать и трястись, задыхаясь от беззвучного смеха. Комягин смотрел на него и ничего не понимал.

— Юрка, а ты почему без сапог? — спросил Комягин. — Где твои сапоги?

глава IV

Иногда ему казалось, что время застыло. Война отняла у него не только будущее, но и прошлое. На войне, полагал он, стоило жить лишь ради войны, а ее-то как раз и не было — одна вода, вода, вода... Он потерял счет дням и неделям и чувствовал, что ему становится все труднее держать себя в руках. Последние усилия Шмелева уходили на то, чтобы никто не заметил, как ему плохо.

Он оторвался от стереотрубы и увидел, что молодой лейтенант смотрит на него растерянно и с обидой.

«Ага, — заметил про себя Шмелев, — его уже проняло».

А вслух сказал:

— Учти, Войновский, раз мы пришли сюда, в такое распрекрасное место, нам придется идти дальше и брать все это. Поэтому — сиди. Восемь часов за трубой каждый день. Сиди так, чтобы я тебя ночью разбудил и ты мне назубок ответил, какая у него оборона. Что нового он настроил? Что готовит?

— И давно вы тут стоите, товарищ капитан? — спросил Войновский, и Шмелев уловил нотку сочувствия в его голосе.

«Видно, я стал совсем плох», — горько подумал он и сказал:

— Запомни, что я тебе сейчас скажу. Мне тоже не нравится здесь сидеть на этом распрекрасном берегу. И я не собираюсь здесь засиживаться. От нас самих зависит, как скоро мы пойдем туда. — Шмелев показал глазами в озеро, стараясь сделать это так, чтобы не видеть воды: он уже нагляделся на нее до тошноты.

— Понимаю, товарищ капитан, — сказал Войновский. Он был чертовски молодой, высокий, большеглазый, рвущийся в бой, перетянутый тугими ремнями. Час назад он заступил на первое боевое дежурство и еще ни разу, даже в трубу, не видел живого врага — вот какой молодой и зеленый он был. А потом он понюхает пороху и в одно мгновенье перестанет быть молодым.

— Теперь посмотри в трубу, — разрешил Шмелев.

Войновский прильнул к окулярам и тотчас вскрикнул. Шмелев улыбнулся про себя: все, кто впервые смотрел в трубу, вскрикивали от неожиданности.

Стереотруба с оптической насадкой давала двадцатикратное приближение, далекий вражеский берег становился неожиданно близким и казался оттого еще более враждебным. Чтобы точнее вести наблюдение, обе трубы на маяке были настроены синхронно.

Шмелев посмотрел в свою трубу и тоже присвистнул от удивления. По шоссе медленно ползли четыре самоходных орудия. В перекрестье окуляра сквозь толщу слегка вибрирующего воздуха были отчетливо видны длинные стволы пушек, черные кресты на бортах. Тупоносая легковая машина обогнала орудия. За ними тянулся конный обоз с высокими фурами. Весь вражеский берег был в движении.

Самоходные пушки прошли по-над берегом, скрылись в деревне. Войновский с удивлением смотрел на Шмелева.

— Вот видишь, — одобрил Шмелев. — Сразу обнаружил важное передвижение в стане противника. Теперь смотри и запоминай.

Юрий резко повернулся к стереотрубе, ремни на нем захрустели, и Джабаров, сидевший позади на ящике, поднял голову, чтобы посмотреть, что там хрустит.

— Видишь церковь? — говорил Шмелев, не отзываясь от окуляров. — Все отсчеты веди от церкви. Деревня называется Устриково. Церковь в ней — ориентир номер один.

— Понимаю, товарищ капитан.

— Левее ноль-десять. Немцы прокладывают оборону. Видишь?

— Ой, сколько их! — воскликнул Войновский. — Строем идут.

— Следует говорить — около полуроты.

Войновский поежился под взглядом Шмелева и снова принялся смотреть.

— А бурые полоски вдоль берега — что это?

— Окопы.

— Ой, сколько... — Войновский осекся и перевел дух. — Противник прокладывает на берегу двойную линию траншей.

— Правильно. Значит, в этом месте он и ждет нас. Эти окопы и придется нам брать.

— Почему же надо идти именно туда? Ведь если южнее взять, будет ближе.

— Южнее — болота. А через Устриково проходит дорога. Автострада. Чертовски важная. Помнишь, по карте показывал? На ней держится весь южный участок.

— Но как же мы попадем туда? — спросил Войновский; он уже освоился и начинал кое-что соображать.

— Как Днепр форсировали. Читал в газетах?

— Так то же Днепр, река, — сказал Войновский с тоской. Он рвался на фронт, мечтал о жарких сражениях, ночных вылазках, а вместо этого должен смотреть на врага в трубу за тридцать километров. Да и это ему разрешили лишь на третий день.