Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - [10]

Зигмунд обеспечивал свой образ жизни, фактически обирая подданных. Другие сюзерены делились богатством, прокладывая дороги, осушая болота и учреждая университеты; он же тратил все доходы только на себя и брал займы под выработку копей, продавая серебро со скидкой группе банкиров. Фуггер искал способ войти в эту группу и наконец добился своего в декабре 1485 года. В день, когда внимание эрцгерцога разрывалось между присутствием на мессе и необходимостью рассматривать обвинение в ведьмовстве, Фуггер ссудил Зигмунду 3000 флоринов. Сумма небольшая; малая толика того капитала, каким владела семья Фуггеров, ничтожная по сравнению с займами других банкиров. Однако она превратила Якоба Фуггера в банкира, и эту профессию в последующие сорок лет он вывел на новые высоты. В обмен на деньги Зигмунд предоставил Якобу 1000 фунтов серебра в рассрочку. Фуггер заплатил за серебро по восемь флоринов за фунт – а продал в Венеции за двенадцать.

Некоторое время казалось, что это единственная сделка, какую когда-либо удастся заключить Якобу. У него категорически не получалось проникнуть во «внутренний круг» заимодавцев эрцгерцога. Зигмунд продолжал занимать у итальянцев, с которыми был знаком на протяжении многих лет. Но случилась приграничная стычка с Венецией, которая все изменила.

На суше территория Венецианской республики граничила с тирольскими владениями Зигмунда. Эрцгерцогу и дожам доводилось ссориться из-за некоторых приграничных городков. После очередной распри по поводу торговых привилегий советники рекомендовали направить в спорный район войска и захватить несколько венецианских деревень. Это был глупый совет. Тироль оставался глушью, регулярной армии у Зигмунда не было. Его войско составляли наемники, служившие за звонкую монету. Что касается Венеции, та располагала военной мощью, соответствующей ее богатствам. За высокими кирпичными стенами Арсенала, на верфях которого венецианские корабелы первыми в мире осваивали систему массового производства, республика создавала один из крупнейших военно-морских флотов на планете для защиты своих торговых поселений, что тянулись вереницей вдоль побережья Далмации к берегам Македонии и вплоть до самых отдаленных островов Греции. Сухопутные силы республики были столь же грозными. Если ее достаточно разгневать, Венеции не составило бы труда покорить Тироль, опустошить Инсбрук и заковать Зигмунда в цепи.

По счастью, у Венеции были другие заботы, кроме деревушек в Альпах. Турки взяли Константинополь в 1453 году и с тех пор постоянно нарушали венецианские интересы в греческих водах. Потеря греческого побережья была чревата для Венеции тем, что турки в этом случае могли полностью прервать ее торговлю с Востоком и поставить республику на колени. Зигмунд пытался сыграть на том, что Венеции хватает хлопот и она не станет обращать внимание на утрату нескольких деревень. Когда астролог сообщил, что звезды благоприятствуют затее, Зигмунд направил тысячи наемников к окруженному крепостными стенами городу Роверето и обстрелял тот оружием недавнего изобретения, зажигательными снарядами[14]. Несмотря на бомбардировку, Роверето стойко держался и сдался лишь после сорока дней осады. Победа привела эрцгерцога в восторг. Он стал рассуждать вслух о триумфальном марше по площади Сан-Марко. Мечты, увы, остались мечтами и рассеялись прежде, чем Зигмунд успел дать еще одно сражение. Причина проста – деньги. Когда у Зигмунда не осталось средств, наемники попросту ушли.

Зигмунд требовал новых займов от своих банкиров, но те игнорировали его настойчивость. Они знали, что Венеция считает Роверето и соседние поселения своей первой линией обороны на суше, и отказывались принять участие в столкновении с могущественнейшей силой региона. Судя по всему, Венеция заботилась о деревнях куда сильнее, чем предполагал Зигмунд. Когда до Инсбрука дошла весть, что Венеция готовит контратаку, Зигмунд одумался и запросил мира. Венеция выдвинула весьма суровые условия. Республика соглашалась забыть о войне, только если Зигмунд вернет Роверето, откажется от претензий на другие поселения и выплатит 100000 флоринов в качестве репараций. Это была колоссальная сумма, и Зигмунд снова попытался воззвать к банкирам. Но теперь ему, так сказать, аукнулись годы безудержных трат и бездумного накопления долгов. Не слушая обещаний эрцгерцога, банкиры один за другим отказывали в помощи. Лишь молодой немец, чей дед некогда управлял монетным двором, внес встречное предложение. Он вызвался ссудить Зигмунду необходимую сумму. Это была невероятная по масштабам сделка, намного превосходившая предыдущее соглашение Фуггера с эрцгерцогом. В обмен Фуггер хотел получить не просто долю в серебре из Шваца, но монополию на продажу этого серебра – пока долг не будет возмещен.

Другие банкиры откровенно потешались. Они не могли поверить, что Фуггер готов предоставить такому рискованному заемщику, как Зигмунд, поистине гигантский кредит. Сам Фуггер, возможно, тоже терзался опасениями. Да, если Зигмунд погасит кредит, Фуггер сделает состояние. Но если эрцгерцог откажется платить, с кредитором будет покончено. Ведь Зигмунд был полноправным сюзереном. Подобно всем венценосным особам, он мог отказаться от выплат без малейших последствий для себя. Долговая тюрьма грозила простолюдинам, вельмож туда не сажали. Единственным залогом верности слову была честь – и желание занимать средства и впредь.