Самые синие глаза - [6]

Когда мама заговорила о Генри Форде и о тех, кому наплевать на своих детей, мы поняли, что пора уходить. Нам не хотелось слушать о Рузвельте и загородных клубах для богачей.

Фрида встала и начала спускаться. Мы с Пеколой последовали за ней, далеко обойдя дверь кухни. Мы уселись на крыльце, где матери было почти не слышно.

Это была печальная суббота. В доме пахло нафталином, с кухни доносился острый аромат стряпни с горчицей и зеленью. Все субботы были печальными, суетливыми, долгими днями. На втором месте по мучениям после суровых, чопорных воскресений, когда только и слышишь что «нельзя» да «сядь на место».

Если мама пела, это было еще не так плохо. Она пела о трудных временах, плохих временах и о том, как кто-то «пришел и ушел от меня навсегда». Но ее голос был так прекрасен, а взгляд делался таким нежным, что я начинала тосковать по этим тяжелым временам, мечтая тоже стать взрослой «без единого цента в кармане». Мне хотелось, чтобы поскорее пришло то замечательное время, когда «мой парень» бросит меня, когда я буду «ненавидеть закатное солнце», потому что «мой парень покинул наш город». Печаль, расцвеченная интонациями материнского голоса, прогоняла из слов всю горечь, и мне казалось, что боль не только переносима, но и сладка.

Но когда мать не пела, субботы были тяжелы, как ведерки с углем, а если она весь день ворчала, это было еще тяжелее.

— И карманы пустые, как воздушный шарик. Что они обо мне думают? Кто я им, Санта Клаус? Нет уж, на подарки и не рассчитывайте, потому что сейчас не Рождество.

Мы заерзали.

— Давайте чем-нибудь займемся, — предложила Фрида.

— Чем, например? — спросила я.

— Не знаю. Ничем. — Фрида уставилась на верхушки деревьев. Пекола рассматривала свои ноги.

— Можно пойти наверх к мистеру Генри и полистать его журналы, где все голые.

Фрида скорчила недовольную мину. Ей не нравились неприятные картинки.

— Тогда, — предложила я, — мы могли бы полистать его Библию. Она получше будет.

Фрида испустила презрительное «пфссс».

— Ладно, тогда можно пойти к той полуслепой леди и помочь ей вдеть нитку в иголку. Она даст нам пенни.

Фрида фыркнула.

— У нее в глазах как будто сопли. Не хочу я их видеть. А ты чего хочешь, Пекола?

— Мне все равно, — сказала она. — Что вы, то и я.

У меня возникла другая мысль.

— Можно пойти к концу аллеи и порыться в мусорных баках.

— Слишком холодно, — ответила Фрида. Она скучала и злилась.

— Знаю. Можно что-нибудь приготовить.

— Шутишь? Когда мама в таком настроении? Если она начинает говорить сама с собой, то это на целый день. Она нас даже на кухню не пустит.

— Тогда пошли к греческой гостинице, послушаем, как там ругаются.

— Да кому это нужно! Ничего нового ты там не услышишь.

Мои идеи иссякли, и я сосредоточилась на белых пятнышках на ногтях. Их общее количество означало, сколько приятелей у меня будет. Семь.

Тишину нарушил мамин монолог:

— В Библии сказано: голодного накорми. Это прекрасно. Это правильно. Но я не собираюсь кормить слонов… Тот, кому нужно зараз три кварты молока, пусть отсюда убирается. Он не туда пришел. Здесь не молочная ферма.

Вдруг Пекола вскочила, в глазах ее стоял ужас. Она захныкала от испуга.

— Что с тобой? — Фрида тоже поднялась.

Мы взглянули туда, куда уставилась Пекола. По ее ногам текла кровь. Несколько капель упало на ступеньки. Я вскочила.

— Ты поранилась? Посмотри, у тебя и платье испачкано.

Сзади на платье осталось коричнево-красное пятно. Пекола хныкала, расставив ноги пошире.

— О Боже! Я знаю. Я знаю, что это, — сказала Фрида.

— Что? — Пекола в страхе закрыла рот ладошкой.

— Это месячные.

— А что это?

— Ты знаешь, что.

— Я умру? — спросила она.

— Не-ет. Не умрешь. Это значит, что теперь у тебя может быть ребенок.

— Что?

— С чего ты взяла? — Всезнайство Фриды меня раздражало.

— Мне рассказывала Милдред. И мама тоже.

— Я тебе не верю.

— Об этом надо помалкивать. Значит, так. Жди здесь, Пекола. Садись. Прямо сюда. — Теперь Фрида была сама энергичность и властность. — А ты, — сказала она мне, — поди принеси воды.

— Воды?

— Да, глупая. Воды. И тихо там, а то мама тебя услышит.

Пекола села на крыльцо, и в ее глазах было уже меньше страха. Я отправилась на кухню.

— Чего тебе? — Мама полоскала в раковине занавески.

— Воды, мэм.

— Прямо сейчас, когда я работаю. Возьми стакан. Да не чистый. Возьми эту кружку.

Я взяла кружку и стала наливать туда воды из-под крана. Казалось, кружка не наполнится никогда.

— Никому ничего не надо, пока я к раковине не подойду. А как подойду — тут как тут пить воду…

Когда кружка наполнилась, я хотела уйти.

— Куда это ты собралась?

— На улицу.

— Пей прямо здесь.

— Я ничего не разобью.

— Почем ты знаешь?

— Нет, мэм. Я не разобью. Можно мне пойти? Я ни капли не пролью.

— Смотри мне.

Я вышла на крыльцо и встала там, держа в руках кружку с водой. Пекола плакала.

— Почему ты плачешь? Это больно?

Она помотала головой.

— Тогда хватит нюни распускать.

Фрида открыла заднюю дверь. Под блузкой у нее было что-то спрятано. Она с изумлением взглянула на меня и указала на кружку.

— Это еще зачем?

— Ты же сама сказала. Ты просила воды.

— Ну не эту же маленькую кружечку! Много воды. Чтобы отмыть ступеньки, тупица.