Самвел - [31]

Звуки из печальной песни, ее грустная мелодия, звон золотых вилок и звучное чоканье серебряных кубков заглушали разговор, который становился все оживленнее.

Молчал лишь Самвел. Горькие, томительные размышления волновали его душу. Двое близких его сердцу людей по разным причинам не приняли участия в трапезе: князь Мушег и Вормиздухт. Причины отсутствия обоих были для него тоже очень неприятны.

Больше всех говорила княгиня Мамиконян, то и дело обращаясь к Сааку Партеву. Обыкновенно среди гостей она чувствовала себя свободно, но сегодня ее разговор все время обрывался, и слова казались бессвязными. Ее мучила, мысль о том, рассказал ли Самвел гостям о возвращении князя Вагана из Тизбона, и если рассказал, то в какой форме? Гости не заговаривали об этом, да и сама княгиня старалась избежать этой темы. Но совершенно умолчать об этом было неудобно. У нее было намерение отправить в ближайшие дни Самвела для встречи отца, прежде чем последний вступит в пределы Тарона. Нельзя, чтобы самые близкие друзья их дома не знали об этом. И сколько бы она ни скрывала, все равно Самвел сам сообщит им. Но она не успела сговориться с Самвелом, как возвестить о предстоящем приезде отца, и какой характер придать его встрече. Кроме того, ее мучил вопрос: почему Мушег не пришел к обеду? Неужели в ее доме завелись шпионы? Неужели ей изменил евнух Багос?.. Сам посоветовал и сам же тайно сообщил Мушегу о подготовленном заговоре. «Если Мушег все знает, то последствия могут быть ужасны» — размышляла она, скрывая свою тревогу за поддельной веселостью. Никто не внушал ей такой страх, как этот смелый и храбрый юноша, который мог разрушить все ее намерения.

Лишь исключительное самообладание помогло княгине сохранить хладнокровие и не выдать себя перед гостями. И все же она была в тяжелом положении и не знала, какой найти выход из такого сложного стечения обстоятельств.

Она старалась говорить о посторонних вещах. Несколько раз по-разному она выразила сожаление по поводу ссылки Нерсеса Великого, отца Саака.

— С того дня, — говорила княгиня со слезами в голосе, — как до моего слуха дошла эта печальная весть, я не знаю покоя. Всякий раз как вспомню о нем, на моих глазах навертываются слезы… Армения без пастыря! Горе нам всем! — и она поднесла платок к глазам.

Саак стал ее утешать, говоря:

— Не печалься, княгиня, не мучь себя этими тяжелыми воспоминаниями. Моему отцу пришлось в жизни перенести немало испытаний, но каждый раз всемогущий господь помогал ему. И от этого испытания, я уверен, он избавится…

— Избавится… — повторила княгиня, приняв несколько утешенный вид. — Святые молитвы помогут ему.

Партев перевел разговор и спросил:

— Скажи, тетушка, какие вести у тебя от дяди? Не знаю, откуда, но дошло до меня, будто он на этих днях возвращается домой?

Княгиня смутилась, но быстро овладела собой.

— Говорят, возвращается, но точных сведений нет. Видно, за грехи наши… Дороги преграждены… отовсюду слышно о неудачах… Нет ничего утешительного… Что делается в Тизбоне, что с государем нашим — ничего не известно. Лишь на днях прибывший из Тизбона, должно быть беглый воин, принес известие, будто твой дядя возвращается. Но не было ни письма, ни другого доказательства. Боюсь, что воин обманул меня, надеясь на награду. Как твое мнение, дорогой Саак? Я совсем растерялась, не знаю, что и делать…

— Не думаю, чтобы прибывший воин посмел тебя обмануть, дорогая тетушка! Он здешний уроженец?

— Да, из наших крестьян.

— Ну, значит, нельзя сомневаться, твои люди не обманут тебя!

— Я тоже склонна так думать, вот собираюсь послать Самвела встречать отца.

— Конечно, следует послать! — воскликнул Саак, стараясь казаться веселым, и обратился ко всем остальным, как бы желая привлечь их к этому притворно дружественному разговору: — Слышишь, Месроп, дядя мой Ваган возвращается, Самвел едет его встречать… Поднимем кубки и пожелаем Самвелу счастливого пути!

Месроп, занятый шутливой беседой со стариком Арбаком, не сразу расслышал Саака. Партев повторил свой тост.

— Выпьем, выпьем! — ответил Месроп и обратился к певцам: — Спойте нам новую песню.

Они спели песню о ночном посещении Вахагном золотого чертога Астхик, стоявшего на вершине горы Астхонк:

Померкло солнце. Ночь темна.

Над тихою рекой

Рассыпал бог земного Сна

Дремоту и покой.

Волны полночной перекат

Чуть слышен в тишине,

Чтоб забытье речных Наяд

Не нарушать на дне.

Не слышно камышей ночных

Над сонной Арацани, —

Тяжелый Сон у водяных —

Пусть мирно спят они.

Лес, не шумя листвой, стоит,

Как вымер тихий мир.

В замшелом гроте крепко спит

Парик — лесной Сатир.

Молчат земля и небосвод,

Повсюду тишина.

Трава и гладь прохладных вод

В объятьях томных Сна.

И только на горе Астхонк

Богине спать невмочь

И слышит тяжкий долгий стон

Отзывчивая ночь.

Богиня мечется, томясь,

Покров ее измят,

А пламя глаз летит, стремясь

В далекий Аштишат.

Вдруг задрожал, трясясь, Тарон,

Объял все души страх.

Гром загремел со всех сторон,

В лесах и на горах.

Светловолосый то Вахагн

Рукой богатыря

Потряс, как грозный ураган,

И горы и моря.

Богиня дрогнула, бледна,

И грусть сошла с лица,

Когда почуяла она,

Что Витязь у дворца.