Самурайша - [33]

— Вы сегодня являетесь одним из известнейших фортепианных дуэтов нашего времени, а вне сцены вы супруги. Это преимущество или помеха?

Эрик Берней. Ни то ни другое. Это просто данность. Мы познакомились в консерватории, начали играть вместе, обрели близость в музыке и захотели лучше узнать друг друга.

Хисако Берней. Мы очень близки и понимаем друг друга с полуслова. За роялем все происходит на уровне чувствования, мы можем позволить себе роскошь удивлять и удивляться, не слишком рискуя.

— Какое место отведено репетициям в вашей повседневной жизни!

Э. Б. Когда мы в Париже, утром занимаемся по отдельности, а во второй половине дня — вместе.

X. Б. Это зависит и от программы. Если она не слишком сложная, мы время от времени делаем передышку и я продолжаю открывать для себя Париж!

— Вы очень привязаны к Франции, Хисако. Не скучаете по родине!

Х.Б. Я помню о своих корнях, но считаю родной страну, где живет Эрик. В те времена, когда я еще плохо говорила по-французски, нам помогала общаться музыка. Между нами никогда не было языкового барьера.

— Но культурные различия все-таки существуют!

Э. Б. За двенадцать лет Хисако всего один раз ездила в Японию — вместе со мной, на гастроли. Круг интересов, отношение к людям, способность перевоплощаться в музыке делают Хисако большей европейкой, чем я.

X. Б. Мои родители дружили в Токио с француженкой, благодаря ей я получила чисто западное воспитание. Мой муж — француз, музыка, которую я играю, на девяносто девять процентов европейская, в моей сегодняшней жизни нет ничего японского. Две главные страсти — муж и музыка — сделали меня стопроцентной француженкой.

— Значит, в будущем, когда у вас появятся дети, вы не станете придавать особое значение восточным корням!

Х. Б. Мы пока не планируем заводить детей.

Э. Б. Наши дети — это наши концерты, записи, новые программы. Музыка позволяет нам с Хисако разделять чувства и ощущения куда более глубинные и интимные, чем большинству других пар. Мы самодостаточны. Ребенок ничего нам не даст, да и родителями мы стали бы отвратительными.

— Вы могли бы выбрать другую профессию!

X. Б. Конечно, нет!

Э. Б. Не будь Хисако пианисткой, я бы выучился любому делу, чтобы работать с ней в паре. Но я счастлив, что она не воздушная гимнастка…

Рейко отбрасывает газету. Ей больно смотреть на снимок: Хисако и Эрик стоят на Новом мосту, держась за руки. На Хисако полосатая блузка. Эта же блузка была на ней год назад, когда она пришла за сочувствием. Потерянная, в слезах. Хисако заставила подругу поклясться, что та никогда никому ничего не расскажет, забилась в угол дивана, прижала к животу подушку и начала рассказывать.

— Наши гастроли в Америке отменяются.

— Мне очень жаль, Хисако. Ты так радовалась возможности выступить там еще раз!

— Решение приняла я. Эрик не перенесет поездки.

У Рейко в ушах еще звучит голос Хисако: она говорила тихо, словно боялась, что произнесенные слова обратят ее страхи в реальность. У Эрика снова случилось выпадение памяти. Он исчез и отсутствовал пять дней. Хисако ждала, терзаясь страхом и отчаянием, но ничего никому не сказала, чтобы не давать пищу для сплетен. Она обманула даже импресарио, которому никогда не доверяла. Первая седина в волосах появилась у Хисако после того, как она пять дней и ночей провела у телефона.

— Нужно было позвонить мне!

— Я не хотела тебя беспокоить. Из-за Матильды…

Это «из-за Матильды» снова встало между ними, прозвучав как упрек. Рейко всегда было неловко нежничать с дочерью при Хисако.

Эрик вернулся утром — чистый, свежевыбритый, в незнакомой Хисако одежде. Он не поверил, что отсутствовал пятеро суток, ему казалось, что он вышел пару минут назад купить газеты. Кстати, он действительно принес «Либерасьон» и «Монд», датированные днем его исчезновения.

— Надеюсь, ты отвела его к врачу!

— Он отказался. Я проконсультировалась по телефону. Доктор повторил, что все анализы и обследования ничего не выявили, а у взрослого, пребывающего в добром здравии мужчины может быть миллион причин для того, чтобы исчезнуть на несколько дней! Я почувствовала себя… оскорбленной. Впрочем, неважно. Боже, Рейко, я так за него боюсь… Что, если он совсем лишится памяти и не сможет играть?!

Рейко искала и не находила слов утешения. Она почти ничего не знала о том, как живут Эрик и Хисако, и теперь ей было трудно поставить себя на их место.

— Люди, страдающие болезнью Альцгеймера, превращаются в младенцев, — продолжила Хисако. — Но я позабочусь о нем, Рейко, я не дам ему пропасть.

«Она переносит на мужа нереализованный материнский инстинкт, — с печалью подумала Рейко, — иначе зачем стала бы говорить об этой страшной болезни, точного диагноза ведь нет?»

— Думаешь, я напрасно отменила гастроли?

— Как тебе сказать… Возможно, тебе следовало поехать одной…

— Ни за что! Я никогда не поступлю так с Эриком! Это раздуло бы сплетни и подписало смертный приговор нашему дуэту.

Хисако побелела от волнения, и Рейко показалось, что подруга сейчас встанет и уйдет. Она впервые была так откровенна, впервые показала свои истинные чувства.

Но в этот момент в соседней комнате проснулась Матильда, и лицо Хисако просветлело.