Сампагита, крест и доллар - [8]

Каждый с кем-то связан, каждый чей-то бата, каждый старается отблагодарить кого-то за услугу или оказать ее, и это составляет основу всей деятельности. Когда кто-либо высказывает взгляды, отличные от общепринятых, это вызывает настороженность: «А с кем связан этот человек? Чьи интересы он выражает?» И нередко анализ того, что говорится им, по существу, подменяется анализом его связей, в первую очередь родственных. И контрдоводы звучат примерно так: «Да как он смеет указывать, что нам выгодно, когда его дядя работает там-то, двоюродный брат — там-то и, следовательно, он действует по их наущению!» (пример взят из листовки студентов Филиппинского государственного университета.) Иногда самые искренние и полезные начинания встречают с недоверием и подозрительностью. Из этого не вытекает, что подозрительность в характере филиппинцев, — просто горькая действительность и обилие демагогов, расплодившихся под сенью «демократии», позаимствованной из США, приучили их скептически относиться к заявлениям о бескорыстности. И в большинстве случаев их скепсис оправдан.

Система бата-бата распространена чрезвычайно широко, практически все заняты только тем, что либо оказывают кому-то покровительство, либо добиваются его для себя. Всегда и везде надо на кого-то сослаться. Нет покровителя — надеяться не на что. Больше всего от этого страдает простой тао.

Предположим, у бедного крестьянина заболели дети. Он пускается в далекий путь и приходит в город. Здания государственных учреждений внушают ему страх, он растерян, испуган и обращается к первому же человеку, которого видит за столом. Этот человек, мелкий (часто наглый и безжалостный) чиновник, пренебрежительно взирает на босоногого просителя и требует «плату вперед». Бедняк шарит по карманам, развязывает рваный платок и доверчиво вручает деньги. После этого его начинают гонять от стола к столу, из кабинета в кабинет, где другие чиновники (тоже наглые и безжалостные) требуют своей доли.

Наконец, дрожащие ноги приводят тао к дверям муниципальной аптеки. Еще один человек смотрит на него сверху вниз: «Что тебе нужно?» В сотый раз тао объясняет, что у него заболели дети. Следующий вопрос ему уже известен: «Сколько у тебя денег?» Он протягивает все, что осталось от одного песо, от тех жалких ста сентаво, которые он завязал в платок перед уходом из дому, и с тревогой говорит: «Больше у меня нет». Деньги берутся с презрительной ухмылкой: «Что там стряслось с твоими детьми?» Бедняк что-то невнятно говорит про лихорадку. Аптекарь знает, что человек пришел из малярийного района. Он молча вручает ему пузырек с хинином и выпроваживает его. Тао плетется домой и дает детям лекарство. Никто не предупредил его, что прием хинина вызывает озноб, и он решает, что его детей отравили. Тогда он идет к знахарю. Он еще раз убеждается, что вне родной деревни, вне круга лиц, связанных с ним родственными узами, нет никого, кто бы мог помочь, — в чужом и враждебном мире все только издеваются над ним и творят зло. Как ни старайся, из нужды не выбьешься: «такова судьба».

Стремление улучшить свою долю свойственно всем людям, и обычно оно побуждает к деятельности. Но если общество устроено так, что заранее обрекает на неуспех все начинания, остается надеяться только на везение. Этим, как представляется, в значительной степени объясняется склонность филиппинцев ко всякого рода азартным играм.

Их часто упрекают в этом, особенно в пристрастии к петушиным боям, излюбленному развлечению на архипелаге. Еще И. А. Гончаров, побывавший на островах сто с лишним лет назад, отметил, что почти каждый тагал носит петуха под мышкой. То же наблюдается и сейчас. Существует закон, разрешающий петушиные бои только по воскресеньям, причем не более десяти схваток на каждой арене. Но этот закон обходится: петушиный бой можно увидеть практически всегда и везде. В Маниле есть роскошные арены с кондиционированным воздухом и великолепными барами, где самые низшие ставки достигают тысячи песо. А в глухих уголках бои проводят на пыльных деревенских площадях. Крестьяне, сосредоточенно попыхивая сигарами домашней крутки, ставят последние сентаво в надежде выиграть несколько песо. Печальная статистика свидетельствует, что пристрастие к петушиным боям занимает первое место в ряду причин, вызывающих развал семьи, хотя такое здесь случается крайне редко.

Пари заключают на что угодно: на бой пауков в банке, на исход выборов, на определение марки автомобиля по шуму мотора. Бывает, шофер автобуса держит пари с сидящим рядом пассажиром, что успеет проскочить через железнодорожное полотно перед самым паровозом, — и проскакивает.

В Маниле вас всюду осаждают продавцы билетов тотализатора на скачках. Результаты скачек, портреты счастливчиков, которым повезло, публикуются в газетах. И билеты покупают. Надо знать, как горячо молится манильский бедняк, прося бога о выигрыше, какие сложные магические ритуалы он иногда совершает, покупая билет, чтобы понять: здесь не просто человеческая слабость, а большая человеческая трагедия и огромная социальная проблема. Для обитателя трущоб, отягощенного многочисленным семейством, удача в петушиных боях, билет тотализатора — единственный шанс выбиться из нужды. И всякий раз крушение надежды переживают как большое несчастье. Поверхностные наблюдатели не прочь посмеяться над азартностью филиппинцев, но ведь в этом проявляется общая неустроенность. Филиппинцу живется плохо не потому, что он пытает счастье в игре (находились люди, которые утверждали подобное). Он потому и играет, что ему плохо живется.