Сампагита, крест и доллар - [61]

Испанские элементы, добавленные к исконной малайской основе, уже нельзя отбросить как нечто наносное. Конечно, это не исключает необходимости борьбы с колониальным наследием, прежде всего с раболепным преклонением перед всем испанским, что сегодня характерно для филиппинского «света»[21], как и во времена Хосе Рисаля, который писал: «Вы просите равных прав, испанизации ваших обычаев и даже не понимаете, что вы, в сущности, вымаливаете себе самоубийство, уничтожение национальной сущности и родины, молите о тирании. Кем вы станете в будущем? Народом без характера, нацией без свободы, все у вас будет взято в долг, даже ваши собственные недостатки! Вы молите об испанизации и даже не краснеете, когда вам в ней отказывают!».

Местная аристократия (и те, кто себя к ней причисляет) поддерживает тесную связь с бывшей метрополией. В стране и поныне находится немало чистокровных испанцев, благополучно переживших все перипетии революции, американской колонизации, японской оккупации и сохранивших свои позиции после предоставления независимости. Они составляют самую верхушку общества и по-прежнему свысока смотрят на филиппинцев (да и на американцев тоже, считая их слишком развязными). Один из таких аристократов, все еще настаивающих на обращении «дон», говорил как-то: «Это мы сделали филиппинцев тем, чем они являются. Американцы пришли на готовое и многое испортили». Для отпрысков богатых семейств паломничество в Испанию — необходимая часть воспитания, женитьба на испанке сразу же заметно поднимает престиж.

Колониальное мышление проявляется в скованности ума, некритическом принятии на веру, схоластичности, догматизме и авторитарности. Даже статьи, эссе и более фундаментальные работы филиппинских интеллектуалов иногда строятся по такому принципу: излагается мысль какого-нибудь европейского автора (часто малоизвестного или неизвестного — легче проявить эрудицию), и под его схему «подгоняется» материал исследования. В конце, обычно делается вывод: «У нас то же самое».

Противники церковного мракобесия и обскурантизма все еще разобщены. Они, как с горечью отмечают некоторые филиппинцы, борются лишь за ученые степени, получение которых открывает доступ к хорошим должностям. Обладатели докторских дипломов попадают в разряд «сильных людей», образуют замкнутую касту, ревниво оберегающую свои привилегии. Они утрачивают стимулы к совершенствованию и дальнейшему росту. В учебных заведениях профессора порой знакомят своих слушателей с давно уже устаревшими теориями.

Наиболее перспективных ученых переманивают церковники, особенно иезуиты, предлагая солидные суммы на проведение исследований. В случае отказа сотрудничать строптивых подвергают преследованию, ставят препоны их трудоустройству, что в условиях Филиппин является весьма действенным средством. Борьба религиозного и научного мировоззрений продолжается.

В работах маститых литераторов часто проводится мысль о том, что Испания фактически цивилизовала Филиппины, вывела их из состояния варварства и дикости. Вот что утверждает, например, один из крупнейших филиппинских писателей — Никомедес Хоакин: «В сущности, Испания создала нас как нацию, как исторический народ. Филиппины, это географическое понятие, эта цепь бесчисленных островов, эта мистическая смесь рас и культур, были порождены Испанией и являются ее творением. Между доиспанскими племенами, знавшими только свои тотемы и табу, и нынешней филиппинской нацией такое же расстояние, как между первобытной протоплазмой и человеческим существом… Испания… определила наш характер и физиономию». Клерикалы тоже с тоской вспоминают об испанском прошлом. Они заявляют, что слияние, нераздельность церкви и государства существовали в стране в течение 350 лет, стали уже традицией, отход от которой объясняет многие нынешние беды, и зовут «назад, к Испании».

С подобного рода крайними утверждениями никак нельзя согласиться. Несомненно, однако, что испанская культура в чем-то обогатила филиппинскую. Поэтому бесплодны усилия тех, кто пытается запретить тао петь его песни только на том основании, что они напоминают испанские. Верно, что местные крестьяне танцуют фанданго и хабанеру, но также верно и то, что их никто не заставляет это делать, эти танцы они по праву считают своими и расставаться с ними не собираются.

Специалист может проследить составные элементы филиппинской культуры, определить, что унаследовано от Востока, а что от Запада, хотя границы тут часто оказываются весьма зыбкими. Простой тао не анализирует, он не делит свою культуру на исконную и заимствованную, и потребовать от него отказаться от элементов одной из них — значит обеднить его духовный мир.

Взаимодействие с испанской культурой было глубоким и длительным. Нынешнюю культуру филиппинцев едва ли можно разъять на части, и вряд ли кто-нибудь всерьез ожидает, что страна вернется к эпохе барангаев.

Итак, утвердившись на архипелаге крестом и мечом, колонизаторы принялись насильственно насаждать чуждые филиппинцам идеи и представления. Преуспев в распространении христианства, они тем не менее оказались бессильными покончить с прежними верованиями, обычаями и нормами. Вековой уклад филиппинской жизни несколько видоизменился, но в целом успешно противостоял всем попыткам уничтожить его. Народу была нанесена тяжелая духовная травма, последствия которой все еще ощутимы. В то же время, независимо от воли колонизаторов и вопреки ей, испанская культура обогатила исконную малайскую, и их взаимовлияние положило основание современной филиппинской культуре.