Сампагита, крест и доллар - [60]

Духовная цензура запрещала печатание даже таких книг, как «Робинзон Крузо» и «Тысяча и одна ночь». «Дон Кихот» увидел свет со значительными сокращениями. (Тем не менее именно знакомство с творением Сервантеса и произведениями испанских писателей породило духовную привязанность Рисаля и его друзей к Испании и помогло приобщению филиппинской интеллигенции к мировой культуре.)

Вся система образования находилась под контролем церкви. Начальными школами ведали приходские священники, средними и высшими учебными заведениями — ордена. Свои позиции в этой области церковь сохраняет до сих пор. Дети в школах пишут сочинения на тему «Что-я возвестил бы миру, будь я пророком», юноши и девушки в колледжах и университетах подвергаются религиозной обработке.

Нередко церковь переходит в наступление. Не далее-как в 1965 г. клерикалы попытались добиться установления, по которому учителям даже государственных школ вменялось в обязанность преподавать закон божий. (Говорилось, правда, о «добровольности», но критики справедливо отмечали, что отказ пропагандировать слово божье автоматически повлечет за собой увольнение.) Несмотря на явную антиконституционность закона, нижняя палата в трех чтениях почти единогласно приняла его, и только мощные демонстрации студентов и учителей, а также протест представителей других церквей, усмотревших в этом опасность усиления католицизма, помешали утверждению законопроекта в сенате.

Во времена испанского господства многие из тех, кто осмеливался отрицать авторитет церкви и обращался к голосу разума, приняли мученическую смерть. Тем не менее передовые филиппинцы находили в себе мужество-противостоять мертвящей силе духовного гнета. Внутренние процессы, совершавшиеся в стране, и знакомство с культурой и общественной мыслью Европы и Америки способствовали развитию иной интеллектуальной традиции — светской и либеральной, начавшей складываться во второй половине XIX в.

Несмотря на жесточайшую цензуру, дух протеста обнаруживается уже в произведениях «отца филиппинской поэзии» Франсиско Бальтасара, известного также под именем Балагтас (1788–1862). Некоторые исследователи видят в его главном творении, поэме «Флоранте и Лаура», сатиру на испанский колониальный режим, хотя в ней еще весьма заметно влияние религиозного мировоззрения. События, о которых рассказывается в поэме, происходят в далекой Албании, и действуют в ней персонажи, типичные для литературы той эпохи: короли, принцы, графы, а также неизменные «мавры» (мусульмане южных островов), разумеется в конце концов принимающие христианство. Этим, вероятно, можно объяснить тот факт, что испанские цензоры не нашли в произведении Бальтасара ничего предосудительного. Вместе с тем в нем есть такие строки:

В моей несчастной стране и за ее пределами

Черная измена захватила власть.

Благородство и справедливость покоятся

в глубокой могиле,

Люди благородные безропотно терпят унижения

и насмешки…

Ничтожные предатели гордятся своими преступлениями,

Оскорбленная и униженная добродетель отступает,

Святая правда сокрушена, и залиты слезами

страданий ее глаза,

Никто не решается высказать слово правды.

Меч неизбежной позорной смерти

Тотчас настигнет каждого, кто заговорит о совести.

Поэма сыграла немалую роль в пробуждении революционных настроений в народе, отчетливо проявившихся в последней трети XIX в.

После испанской революции 1868 г. либеральные идеи получили большое распространение на Филиппинах. Генерал-губернатор де ла Торре заявил даже, что целью его правления является ассимиляция, ограничение цензуры и т. д. Однако уже в 1870 г. период либерализации кончился, свободная мысль безжалостно подавлялась. После восстания в Кавите в 1872 г. воцарился прямой террор. Филиппинцы, выступавшие за реформы, перенесли центр своей деятельности в Испанию.

Участники пропагандистского движения вдохновлялись идеями французской революции, они выступали против клерикалов, прежде всего против засилья монахов, хотя и не поднимались до борьбы против религии, против католичества. Многие из них все еще верили в органичность связи с метрополией, требовали лишь уравнения в правах с испанцами. Они мечтали о процветании родины и искренне верили, что только близость к матери-Испании обеспечит движение Филиппин по пути прогресса. Ход исторических событий продемонстрировал нежизненность этих упований.

Революция 1896–1898 гг. положила конец испанскому господству на архипелаге, но культурные ценности, принесенные с Пиренейского полуострова, остались составной частью культуры филиппинцев. Наверно, ни одна бывшая колония не позаимствовала от своей метрополии гак много. Определяется это, видимо, тем, что главной сферой приложения сил колонизаторов была именно область духовной жизни. Испанский слой настолько прочно вошел в местную культуру, что стал практически неотделим от нее. Он как бы окрасил ее, пронизал насквозь, и попытка отсечь его оказалась бы чрезвычайно болезненной, хотя на этом настаивают некоторые представители интеллигенции. Чувства, которые ими движут, понятны, но трудно принять призывы «отбросить все, что родилось не здесь», или «убить западного отца», как говорят они, используя фрейдистские термины.