Сампагита, крест и доллар - [11]

С раннего детства в крестьянах воспитывается преданность помещику. Все они почти обязательно крестники его или кого-нибудь из его семьи, а это, как уже говорилось, далеко не пустяк. Крестьянин часто просто не мыслит иной жизни. Не случайно треть крестьян, получивших землю по аграрной реформе 1963 г., предпочли снова стать арендаторами. Помещик для них и сейчас остается единственным источником кредита, главным арбитром по всем спорным вопросам — словом, тем же «хозяином», перечить которому недопустимо и с которым надо расплачиваться урожаем, преданностью и услугами.

Отношения, господствующие в филиппинской деревне, допустимо охарактеризовать словами Ф. Энгельса, сказанными им в свое время применительно к Ирландии: «Землевладелец, у которого крестьянин арендует землю, представляется последнему все еще своего рода вождем клана, обязанным распоряжаться землей в интересах всех; крестьянин полагает, что уплачивает ему дань в форме арендной платы, но в случае нужды должен получить от него помощь. Там считают также, что всякий более богатый человек обязан помогать своим менее состоятельным соседям, когда они оказываются в нужде. Такая помощь — не милостыня, она по праву полагается менее состоятельному члену клана от более богатого или от вождя клана. Понятны жалобы экономистов и юристов на невозможность внушить ирландскому крестьянину понятие о современной буржуазной собственности; собственность, у которой одни только права и никаких обязанностей, просто не умещается в голове ирландца» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 21, стр. 133).

Помещик берет зверский процент за ссуду, беззастенчиво использует труд бедняков в своем имении, требует голосовать за нужного ему кандидата и т. п. Однако крестьянин все равно считает, что получает от помещика не меньше, чем дает: «Хитрое ли дело выращивать рис или сахарный тростник? Это может всякий. А вот вызвать врача для больного, устроить сына может только помещик. А за это что угодно отдашь». Таков субъективный взгляд на вещи. Объективно же совершенно очевидно, что помещик присваивает продукт труда крестьянина и возвращает ему лишь ничтожную долю по «принципу дележа». Так готовность помочь ближнему в уродливых условиях извращается и служит сохранению существующего порядка.

Примечательно, что и помещик нередко сам искренне считает себя благодетелем. В телевизионных интервью (они передаются довольно часто) иной плантатор, которому, бывает, ставят «острые» вопросы, с искренним негодованием возражает: «Как вы смеете говорить, что я угнетатель крестьян? А кто построил медпункт? Кто построил начальную школу и заставил их детей учиться? Кто выручает их в трудную минуту? Я, а не ваши государственные учреждения!» Правда в этом ответе только то, что государство действительно ничем или почти ничем не помогает крестьянам. Что до медпункта и школы, то они построены в конечном счете их трудом.

Не следует, однако, думать, что в филиппинской деревне царит мир и покой и что все без исключения видят в помещиках естественных покровителей. В провинциях Центрального Лусона, называемых рисовой житницей страны, уже несколько десятилетий не прекращаются крестьянские выступления. Острота классовой борьбы на острове объясняется прежде всего тем, что именно в этом районе находятся крупнейшие латифундии и сельские труженики подвергаются наибольшей эксплуатации. Вот данные: 0,66 % жителей Центрального Лусона владеют 59 % земли, а арендаторы составляют почти 90 % сельскохозяйственного населения. Играют также роль и факторы иного плана. Из-за огромного размера поместий личный контакт помещика и крестьянина ослабевает. Родственные связи между ними тоже не столь сильны: здесь только 6 % арендаторов являются родственниками землевладельцев (по сравнению с 31 % по всей стране). Кроме того, большинство местных помещиков предпочитают жить в провинциальных центрах или в столице.

Нередко крестьянин ночью поджигает хозяйскую усадьбу, что, конечно, никак не свидетельствует о «сердечных отношениях» между ним и помещиком. Впрочем, надо иметь в виду, что иногда арендатор выступает не против помещичьей системы землевладения как таковой, а против несправедливого, с его точки зрения, осуществления «принципа дележа». Но для большинства крестьян необходимость ликвидации помещичьего землевладения уже не вызывает сомнения.

Классовая борьба на Центральном Лусоне достигает такого накала, что без вооруженной охраны власть имущие даже днем не рискуют проезжать по территории района. Крестьяне борются за радикальное решение земельного вопроса, т. е. за ликвидацию помещичьего землевладения. Есть признаки того, что это движение распространяется и на другие районы страны. Аграрные волнения привели к тому, что в 1963 г. правительство вынуждено было принять закон о земельной реформе.

С ростом классового самосознания патриархальные отношения размываются. Было бы, однако, преждевременным полагать, что они уже изжиты. Они существуют и оказывают тормозящее действие на развитие страны.

В городе, разумеется, эти отношения выражены слабее, чем в деревне, но и здесь их живучесть несомненна. Они предполагают личную преданность «боссу» (этим английским словом на Филиппинах называют всякого начальника), босс же должен заботиться о «малых сих».