Самозванец - [8]

— Ты выбрал! — Царь толкнул пятками бока жеребца.

Спартанцы ощетинилось копьями и запели пеан. Окружившие их педзетайры сомкнули ряды и двинулись вперед. Через несколько минут последний из алых плащей распластался на земле.

Пирр в сопровождении телохранителей, гнал коня по заваленному трупами полю. Македонские и эпирские воины, подбирающие своих павших товарищей и снимающие доспехи с убитых врагов, приветствовали своего царя радостными криками "Аэт!" и потрясали оружием. Где-то вдалеке клубилась непроницаемая пылевая завеса: союзная фессалийская конница преследовала последние остатки спартанцев, отходящих к юго-востоку.

Царь заметил спешенного Кратера, отдающего какие-то указания своим воинам, и направил своего коня к нему.

— Тело Агиса найдено? — прокричал он еще издали.

— Нет, мой царь, — Кратер, льняной панцирь которого, обшитый бронзовыми пластинками, был забрызган кровью, снял шлем и рукой вытер пот со лба. Из этой руки он все еще не выпустил меч.

Царь подъехал ближе.

— Спартанцы унесли его на щитах, — добавил Кратер.

— Унесли…

Пирр хищно оскалился. Его густые рыжие волосы выгорели на солнце, и Кратер в очередной раз поразился сходству юноши с Александром. Тот же бешеный взгляд, порывистые движения, не остывшего еще после битвы воина. Пирр никогда не видел своего отца, тем сильнее поражались окружающие привычке царя чуть склонять голову набок в минуту задумчивости. Двадцатидвухлетний царь унаследовал от отца множество талантов и вместе с тем он был более рассудителен, не по годам мудр. Александр болезненно относился к советам старших, Пирр воспринимал их, как должное. Лишь в те минуты, когда приходилось действовать решительно и быстро, Александр в нем просыпался во всем своем неистовом великолепии.

Перед мысленным взором Кратера невольно возник тот давний пир и состязание музыкантов:

"Кого из знаменитых флейтистов царь Пирр полагает лучшим? Пифона или Кассия?"

Кратер вспомнил лениво-спокойный ответ восемнадцатилетнего царя:

"Царь полагает лучшим полководца Полисперхонта, ибо царю пристойно знать и рассуждать только о военном искусстве".

Суровый стратег улыбнулся. Все же Пирру не хватало той утонченности, что была свойственна его отцу. Об этом часто злорадствовали афинские горлопаны.

Как презрительно отнеслись спесивые эллины к воцарению в Пелле того, кого они называли самозванцем. Демосфен произносил успокаивающие речи, что, дескать, это даже хорошо, варвары режут варваров. Действительно, что тут плохого? Фракийцы-одрисы во главе со своим князьком Севтом побили Кассандра и захватили Амфиполь? Замечательно! Одним македонянином меньше. А Севта мы потом поставим на место, разве мы не били фракийцев?! Эпир поддержал самозванца? Нам ли боятся Эпира!

Афины были слишком заняты борьбой со Спартой и новыми царствами, Египтом Птолемея и Великой Фригией Антигона. Оба царя заключили мир с Дарием, отказавшимся от борьбы за потерянные владения. Теперь Птолемей насаждал свою власть на Кипре и в Киренаике, а Антигон постепенно прибирал к рукам острова Эгеиды. Афины, теснимые Спартой на суше, тщетно пытались противостоять Антигону на море. Его флот оказался не по зубам надменным афинянам, мнившим себя повелителями моря. Вторая Пелопоннесская война была в самом разгаре и возня на севере мало волновала эллинов.

А потом Полисперхонт неожиданно овладел Фессалией. Это кое-кого заставило задуматься. Но слишком давно уже все считали Македонию сломленной, поэтому даже вторая победа самозванца, одержанная его стратегом Кратером, осталась без внимания. Когда же двадцатилетний мальчишка-самозванец во главе своей армии вторгся в Фокиду, стало очевидно, что времена Филиппа возвращаются. Демосфен, вмиг растерявший все свое красноречие, брызжа слюной, кричал на агоре, что самозванца необходимо остановить. Но было поздно. Афины были ослаблены, а победы Пирра заставляли признать, что с самозванцем придется считаться.

Кратер хорошо помнил ответ Антигона, когда кто-то из его приближенных спросил фригийского царя, кого из полководцев он считает лучшим. Царь ответил: "Пирра, если он доживет до старости". Эти слова, сказанные после того, как царь Македонии отобрал у афинян Потидею, столь похожие на высказывание самого Пирра о музыкантах, были первым признанием юного царя.

Царь сошел на землю, возле своего походного шатра, снял шлем и передал его в руки одного из своих гетайров. Солнце едва перевалило за полдень, а все поле битвы близ Мегалополя уже было в руках македонян. Спартанское войско, возглавляемое царем Агисом III, уничтожено почти полностью. Пирру помогли снять доспехи и подали воды для умывания. Неподалеку раздался какой-то шум, телохранители схватились за мечи. Какой-то всадник подлетел к царю, и подняв взмыленного коня на дыбы, соскочил на землю. Телохранители схватили его за руки, но царь властным жестом остановил их.

— Кто ты?

— Я гонец, мой царь. У меня письмо для тебя.

— Из Пеллы? Давай его сюда

— Нет, не из Пеллы, государь, — гонец снял с плеча кожаный цилиндр, извлек оттуда папирус и передал царю.

Пирр принял свиток, сломал восковые печати, не взглянув на то, что было изображено на них. Развернул папирус, пробежал глазами несколько строчек. Брови царя взлетели вверх.