Самозванец Стамп - [39]

Взрыв

Когда треснула земля и восемьдесят миль труб, шахт, реакторов и лабораторных коридоров Пайн-Блиффа поглотила пропасть, мисс Брит еще была жива. В тот момент она думала о дочери. Она пыталась вспомнить запах ее волос, почувствовать прикосновение ее маленьких рук, увидеть ее улыбку, услышать звонкий смех. Но видела она только плотные глянцевые листы бумаги с изображением бело-желтого черепа, в пустых глазницах которого светились зеленоватым мерцанием два бронзовых жука. Все это она видела и чувствовала, когда пятисотфунтовая железобетонная балка треснула, выскочила из покосившейся стены, погнула спинку кровати и коснулась ее головы. Потом Карен Брит перестала существовать. Но то, что она задумала, свершилось.

— Мне кажется, дорогая Карен, я нашел для тебя удивительно интересную проблему. Крепкий орешек! Вернее, целый стручок неразрешимых задач. Разнимаешь стручок на две половинки, и вот они, зеленые горошины проблем. Такие кругленькие, лаковые проблемки! Пища для твоей умненькой головки!

Лэквуд был в ударе и веселился. Карен радовало, что он рядом и не меланхоличен, как обычно.

— Положить тебе варенья, милый? Это простая айва, но я знаю маленький секрет, в нее обязательно надо добавлять немножко лимонной кислоты. Мне дала рецепт миссис Фаулер…

— В твоих ручках, дорогая, даже дистиллированная вода превращается в небесный напиток…

Он говорит иногда удивительно банально. Или она просто придирается к нему? Ведь и ее сообщение о рецепте миссис Фаулер не блещет оригинальностью. Да, она просто придирается…

— Так все же об этой удивительной проблеме, Карен. Мы истратили терпения на миллион долларов, а надежда на скорое решение так мала, что ее приходится разглядывать через электронный микроскоп. Представь себе огромный реактор, башню в шестьдесят футов высоты, вокруг которой мы суетимся каждый день, как толпа ухажеров вокруг богатой невесты. Если бы ты видела эту проклятую башню! Самое главное, что в любой момент она может разлететься в клочья.

— И ты так спокойно говоришь об этом!

— Ничего не поделаешь, Карен. Химия! Я выбрал эту особу, зная ее коварство. Один мой приятель, тоже химик, умер во время обеда. Он с большим аппетитом лакомился цыпленком по-венски. Но увы! Плохо вымыл руки. Башня, начиненная сюрпризами, или недостаточно чистые руки — не все ли равно? Кому повезет, тот и в рисовой каше сломает палец. Но ты можешь нам помочь! Окажешь огромную услугу, всем и лично мне.

— Удивительно! Фрэнк, я не имею никакого отношения к химическим заводам.

— Я тоже так думал, пока не увидел твою диссертацию. Признаться, я читал ее только потому, что она твоя. «Теория и структурные особенности магнитного поля эритроцитов». Она так называлась?

— У тебя отличная память, Фрэнк, но если ты не попробуешь варенья, я обижусь.

— Увы, дорогая, отличная память для исследователя — это только невод, набитый старыми водорослями. А жемчужные раковины поднимают со дна моря те, кто способен вывернуть наизнанку даже самые тривиальные идеи. Такие, как ты, Карен!

— Может быть, откроем общество взаимного восхваления?

— Быть пайщиком фирмы под названием «Великолепные Идеи мисс Брит» не так уж плохо. Ты даже не представляешь, какое значение имеет твоя диссертация для всей нашей работы.

— Действительно, не представляю. Наверное, потому, что не имею в числе своих знакомых башню высотой в шестьдесят футов.

— Пойми, Карен, все это очень серьезно. У нас действительно ничего не получается. Внутри башни царит хаос. Хаос! Он возникает уже через три минуты после начала работы реактора. Реакция выходит из-под контроля, и весь процесс приходится гасить в аварийном порядке. Мы все превратились в каких-то сумасшедших пожарников, которые поджигают собственное пожарное депо, чтобы тут же приняться за его тушение. От этого можно с ума сойти! И вдруг я читаю твое исследование — ты находишь причину того, почему миллионы красных кровяных шариков никогда не сталкиваются друг с другом внутри артерии! Восхитительно! Миллиард эритроцитов в одном кубическом сантиметре — и никакой толчеи! Это же то, что нам надо! О бог мой! Да если бы капли внутри нашей башни не слипались в огромные грозди, а двигались так, как твои эритроциты! Это было бы просто счастье! Ты, сама того не понимая, открываешь новый принцип управления реакцией!..

О чем они говорили в тот вечер? О варенье из айвы или о стабилизации процесса внутри реактора? Не все ли равно. Главное, что Лэквуд ей нравился. Он рассказывал ей потрепанные армейские анекдоты, она тоже шутила, иронически посмеиваясь над собой и Лэквудом, старалась отгородиться от лишних, как ей думалось, переживаний стеной юмора. Но любовь, древняя, как океан, и юная, как транзисторный приемник, побеждала юмор.

— Я уверен, — сказал, прощаясь, Лэквуд, — тебе будет хорошо в Пайн-Блиффе. Если ты сумеешь наладить процесс, фирма прольет над тобой золотой дождь. Ты наберешь полный зонтик монет, и мы сможем жить припеваючи до конца дней своих.

Он сказал «мы»! Он сказал «мы»! Это значит — вместе навсегда! Куда же девалось твое чувство юмора, Карен? В какую банку с вареньем ты его запрятала?