Самозванец - [2]

Итак, год от сотворения мира 7110-й, он же от рождества Христова 1602-й. Снова весна. Но теперь не на Волге, в Угличе, а в стороне прямо противоположной, в юго-западной украйне — окраине Руси, на Десне, в самом южном из трех русских Новых городов, не в Великом, не в Нижнем, а в Северском Новгороде.

Сейчас это милый, окутанный романтикой маленький городок в черниговской глубинке. В начале XVII века — важный пограничный узел. С одной стороны, постоянно враждебная Речь Посполитая, польское государство, по привычке еще называемая русскими людьми Литвой. С другой — крымцы, ханство, пережившее Золотую Орду, Казань, Астрахань и Кучума, ныне дерзкий и опасный сателлит и форпост Оттоманской Порты. Между исламским миром и христианскими державами расположились ни на что не похожие воинские сообщества людей, не смирившихся с панским и боярским ярмом, — запорожское и донское казачества, то ли неуправляемые вассалы Польши и России, то ли разбойничьи гнезда в Диком поле.

Жить в таком окружении, разумеется, крайне опасно, и не зря земля эта получила у современников мрачноватое название «прежепогибшей украйны».

Конечно, там, где бренность временного земного существования столь очевидна, люди склонны держаться поближе к богу, находя приют и защиту в стенах монастырей, укрепленных островков, символов вечного в бушующем море беспощадной суетности. Один из них, Спасскую обитель в Новгороде-Северском, только что и покинули наши лесные путники. Они и сами лица духовные — монах-клирощанин, плешивый толстый поп и молодой дьякон, рыжеватый блондин с родинкой на лице и немного странным, вызывающим неосознанную тревогу, умным, но угрюмым взглядом.

Приняли путников в монастыре, как положено, гостеприимно, накормили, предоставили ночлег, предложили лошадей и провожатого-отрока — сопроводить до Путивля, куда, по словам духовных братьев, держат они свой путь.

Братья отправились с благодарностью, а заботливый хозяин-архимандрит зашел в оставленную келью, не позабыли ли гости чего из скромных пожитков?

Нет, не забыли.

Но на столе записка. Она, конечно, оставлена молодым блондином, потому что спутники его мало похожи на грамотеев.

Архимандрит подносит бумагу к глазам.

Верить ли им!

Вот строчки, которые он читает и перечитывает:

«Я, царевич Димитрий, сын Иоаннов, и не забуду твоей ласки, когда сяду на престол отца моего».

Бумага, как известно, документ, но эта — документ особый, почти манифест. Первое письменное обращение. И, конечно же, не к одному архимандриту.

Так он позвал себя…

Хочется сказать старороманным слогом — добрый старик пришел в трепет. Но мы не знаем, сколько лет было «старику» и принадлежал ли он к робкому десятку. А придумывать нет смысла, потому что все, о чем пойдет речь дальше, фантазию превосходит. В свое время Ф. М. Достоевский справедливо заметил, что писатель не может воображением превзойти действительность. В данном случае это особенно верно. Будем же следовать за самой жизнью, уважительно останавливаясь там, где она не позаботилась поведать своей тайны.

Пока архимандрит размышляет над запиской, не зная, как поступить (в итоге, по утверждению Н. М. Карамзина, «решился молчать»), путники удаляются от Новгорода.

Но не в сторону Путивля.

Верхом проехали они недолго. Едва скрылся за лесом город, братья съехались, переговорили вполголоса и объявили отроку, что решили продолжать путь пешком, как и подобает людям смиренным, божьим.

Что ж, слуга рад вернуться побыстрее.

Святые отцы благословляют отрока на прощанье.

Юноша нахлестывает лошадей, а путники, «провожатого от себя отбиша», меняют маршрут.

Поведет их теперь не монастырский отрок, а некто плохо известный нам человек, «отставной монах», которого С. М. Соловьев именует Пименом. По другим источникам, путники «в Новгородке Северском вождя добыша Ивашка Семенова и пойдоша на Стародуб». Впрочем, имя «вождя», то есть нового проводника, существенного значения не имеет. Гораздо важнее, куда ведет «отставной монах».

Если рассмотреть на карте местоположение трех городов, окажется, что Стародуб находится от Новгорода-Северского в прямо противоположном направлении, чем Путивль. Но не это главное. Главное, что Стародуб — город «порубежный», пограничный. Вблизи него четыреста лет назад, там, где ныне сходятся Брянская и Гомельская области, проходила граница государственная. Понятно, почему были обмануты архимандрит и его отрок. Путники запутывали следы, направляя возможный розыск и погоню в сторону Путивля. Но и этого казалось мало. Требовалось обсудить все до мелочей.

Хорошо сказано у старинного автора.

«Монахи же шествие творяху, и от солнечного жжения возседше под древом. Гришка открыл совет свой и рече…»

Так и видишь эту живописную группу, укрывшуюся от припекающих весенних лучей в тени зеленеющего дуба, а может быть, и вековой сосны, укрывшуюся от солнечных лучей и людского глаза.

Что же рече человек, названный Гришкой? Нетрудно сообразить — это тот рыжеватый, со странным хмурым взглядом, что только что подписался другим совсем именем.

— Вы слышали, братия, яко заставы по всей Северской стороне. Нас ради заставы сии. Да избежим сети, да пойдем чащею сею за рубеж.