Самозванец (сборник) - [23]

Еще добрый час гренадер пролежал в своем тайнике. Сначала в соседних комнатах слышались шаги, а затем вскоре всякий шум замолк. Где-то пробило четыре часа.

«Пора», – подумал Лахнер и стал осторожно пробираться к выходной двери.

Он ощупью нашел ключ, отпер дверь и вышел, но, не желая оставлять после себя следов в виде незапертой двери, запер ее снаружи и ключ взял с собой.

Луна уже скрылась и сделалось очень темно. Но это было скорее на руку нашему смельчаку. Что же касалось дороги, то ему не трудно было ориентироваться. Он благополучно добрался до ската, но не пошел по вьющейся спиралью дороге, а прямиком спустился по обрывистому склону холма, что позволило ему выиграть много времени. Через четверть часа он был уже вне всякой опасности.

* * *

Зибнер не мог заснуть всю ночь. Чуть только забрезжила заря, он вскочил и направился в караулку.

На нарах храпели свободные от службы гренадеры. Ниммерфоль, аккуратный и исполнительный, как всегда, писал рапорт. Вахмистр заглянул ему через плечо и прочел как раз фразу: «Все обстоит благополучно».

– По-вашему, все обстоит благополучно, – проворчал он, – и когда черт унесет бравого гренадера, то это не нарушает благополучия?

Ниммерфоль откровенно расхохотался в лицо суеверному старику.

– Что за дьявольщина? – пробурчал какой-то гренадер. – Как можно поднимать шум в такую рань!

Зибнер посмотрел на проснувшегося и вдруг отскочил в величайшем испуге.

– Чур, чур меня! – испуганно крикнул он. – Да ведь это… это…

– Ну да, это – я, Лахнер. Понимаете ли, черт ни за что не захотел взять меня с собой. Как я ни просил его – он в ответ только ворчал, словно старый выживший из ума вахмистр… Нечего делать, пришлось вернуться…

– Что же вы узнали? – сгорая от любопытства, спросил старик, пропуская дерзость мимо ушей.

– От кого, от черта? Что его боятся только дураки.

– Ну а Плацль?

– Об этом вы узнаете в свое время, господин вахмистр. А теперь дайте мне вздремнуть.

Лахнер снова улегся и заснул.

VIII. У князя Кауница

В девять часов утра ко дворцу Кауница подошел какой-то гренадер и выразил желание немедленно быть допущенным к князю.

– Друг мой, – покровительственно ответил ему швейцар, – его сиятельство не может принять вас здесь. Приемы бывают по вторникам и пятницам в помещении государственной канцелярии. Доложите о себе дежурному чиновнику, изложите ему сущность своей просьбы, и тогда он решит, можете ли вы быть допущены к аудиенции.

– Милый друг, – насмешливо возразил ему гренадер, – тем путем, который вы мне указываете, пойдет каждый, у кого имеется много лишнего времени, а так как у меня такового нет, то я буду допущен к его сиятельству немедленно и здесь же.

– Вот как? Уж не собираетесь ли вы прошибить лбом стены? Смотрите, для подобных упражнений у нас существуют довольно прочные стены.

– Болван! – прикрикнул на него гренадер. – Я прибыл с депешей из Мюнхена.

– Ах, так, – смутился швейцар. – Что же вы сразу не сказали?!

Он дернул за звонок и сказал вышедшему лакею, чтобы гренадера провели к секретарю Бонфлеру.

Бонфлер был изящным, любезным человеком лет сорока. Судя по акценту, это был урожденный француз. Несмотря на его любезность и желание очаровать всех и каждого, Лахнеру показалось, что под этой мягкостью и любезностью кроются предательство и холодная жестокость.

Бонфлер потребовал предъявления ему депеши, на что Лахнер ответил, что должен вручить депешу собственноручно князю. Бонфлер принялся расспрашивать солдата, кто дал ему эту депешу, каким образом он приехал сюда и так далее. Но Лахнер состроил глуповатое лицо и ответил:

– Болтуна не выбирают для передачи секретных депеш.

– Обыкновенно выбирают офицера.

– Может быть, но ни мне, ни вам до этого нет дела.

– Но я не могу допустить вас к его сиятельству, раз вы не представляете никаких доказательств или документов.

– Как вам будет угодно, но тогда пусть на вас ляжет ответственность за те несчастия, которые могут произойти вследствие каждой минуты промедления.

Этот разговор происходил в передней перед приемной князя Кауница. Вдруг послышалось какое-то движение, боковая дверь поспешно распахнулась, показалась какая-то странная фигура, и перед ней Бонфлер склонился в почтительном, низком поклоне.

В первый момент Лахнер даже не мог понять, мужчина это или женщина. Приглядевшись, он понял, что это человек, который был мужчиной, так как теперь ему можно было дать лет семьдесят.

На голове этого человека был надет мелко завитой, великолепно напудренный парик; все лицо было бело, словно у клоуна; одет он был в белые атласные туфли и шелковую белую мантию, которую придерживал на груди руками.

Это был сам Венцель Кауниц, гениальный дипломат, которому Австрия значительно обязана сохранением своего величия и целостности. Но, будучи великим в государственных делах, князь Кауниц был очень мелок в частной жизни. Чем старше он становился, тем больше Кауниц носился со своей наружностью, считая себя замечательным красавцем, которому подобает холить и нежить свои изящные черты. Для того чтобы парик был напудрен особенно красиво, Кауниц изобрел специальную пудренную камеру, в которой сверху сыпалась мелко размельченная пудра. Там он прогуливался до тех пор, пока парик не напудривался ровно со всех сторон. Теперь он как раз выходил из этой камеры, направляясь во внутренние апартаменты.