Самозванец - [2]

Но сейчас... Сейчас Рогофф смятенно доискивался до причин собственной моральной слабости, напугавшей его более, чем даже вердикт о трех сутках позора.

В воздухе шумно и весело просвистели пегасы. Рогофф устало поднял глаза. Около дюжины летунов заходили на посадку. Из них тугими, упругими волнами изливалась рокочущая музыка. Кабины украшены игрушками, надувными фигурками, лентами. Недавно вошедший в моду древний обряд спаривания, по-старинному --свадьба. Рогофф тяжело выдохнул, переступил с ноги на ногу. Только этого не хватало.

Через несколько минут со стоянки пегасов на бульвар хлынула веселая толпа. Два профи в логотипах Матримониального агентства целились в нее с боков голографами, запечатлевая событие. Вскоре Рогофф увидел и спаривающихся. Парень в черном блио нес на руках утопающую в белоснежных воланах девушку. Пестрящее нарядами собрание дружно поддерживало его усилия ликующими возгласами. Юноша, видимо, быстро приустал тащить на себе подружкины прелести и шел, покачиваясь. Запыхался он ровнехонько у позорного столба и стал, как вкопанный, не выпуская ношу из рук, громко дыша.

- Гениально. Графуем их здесь, на фоне этого... - услышал Рогофф.

- Суперглисс!

- Нормально. Прикол будет.

- Да вы че, отвисли, портить этим мокрецом графику? Пошли дальше.

- Не, ну че ты... Пусть заснимут.

- Я т-те сказал!

Серьезно спорить не стали, чтобы не портить аудивизуальный ряд тщательно расписанной программы. Взмокший молодожен кой-как отдышался, подбросил любимую, перехватив поудобнее, и затопал дальше в символическом брачном маршброске.

Рогофф облегченно перевел дыхание, глядя вослед счастливой юности.

А затем вернулся к своим мыслям.

Мысли вертелись вокруг вердикта и нежданно-негаданного бесстыдства.

Вердикт, дословно запомненный, занозой впился в мозг, и он же смотрел на приговоренного глазами проходящих мимо людей. Во всех мелькающих там и сям взглядах, которые Рогофф ловил и тут же терял, стояло одно САМОЗВАНЕЦ. А за САМОЗВАНЦЕМ тенями толпились и другие клейма: отщепенец, гордыней обуянный, смутьян, антисоциальный элемент, ментальный извращенец и деструктор, проститут и насильник, влачитель жалкой жизни, лжепастырь. Вердикт уместил их все в три страшных слова - ПОПЫТКА НЕСАНКЦИОНИРОВАННОГО ЛИДЕРСТВА.

Всем этим он обязан недоброй памяти о Писателях. О букерах, нынешних заменителях прежних Писателей, такого никто не скажет. Букер - адекватный, вполне уважаемый член сообщества. Не какой-нибудь отщепенец, не потайная пружина всех пороков (что тоже вменялось в вину Писателю). А о том, что произошли они от Писателей, мало кто теперь ведает. Да почти никто. Рогофф и то случайно узнал - когда списал в блок-память редкий, очень старый компактбук по истории словесности. Чудом раздобыл его. Даже не в компактотеке, а у частного владельца. А тот и сам не читал того, что хранил.

И теперь Рогофф мог по праву назвать себя чуть ли не единственным в мире знатоком истории Слова - от его начального всебытия ("В начале всего было слово", - говорилось в компакте) и могучего полуденного расцвета до быстрого, неуклонного отмирания и вырождения в машинный код с базовой матрицей 666. Новые времена требовали не Писателей, а букеров. Поначалу-то они по старинке назывались, по обычаю -- Писателями. Но вскоре, видно, засовестились или, напротив, вознамерились отмежеваться. Шестиричный код как раз тогда начал свое торжествующее шествие по свету. И стали они букерами.

А букер, он и есть букер. Ему даже имя свое не полагается на компакты ставить. Не штучная работа. Продукт машинного разлива. За него искусственный разум вкалывает. Сюжеты на гора выдает, сценарии разрабатывает, кодирует, аранжирует и готовые полуфабрикаты отправляет е-почтой в массовое производство - на компакты писать. Букер же рядом сидит, процесс контролирует, бургер жует и пивом его заливает. Редко какую идею книжному роботу подбросит.

Дальнейший путь букеровых поделок - к сердцу потребителя - короткий: через провод со штеккером в штепсельное гнездо над правым ухом. Прямые ворота в извилины. Потому что шестиричный код разработан специально для непосредственной отгрузки инфопотока в мозг.

Рогофф изредка баловался подобным чтивом, как и все иные (впрочем, поменее остальных). Но вкуса в нем не находил. То были всего лишь сны наяву - с активной прорисовкой сюжета, деталей и действующих лиц, с четкими связями в происходящем, яркими красками, внятными речами и иными сопутствующими квазизвуками. Обыкновенное голографическое кино, только вставленное в голову, а не на экране. Но многие утверждали, что это лучше, чем кино - гораздо убедительнее и сильнее захватывает. В общем, круче.

Рогофф в ответ на такие акциденции лишь пожимал плечами. Его душевная конституция требовала иного. Потому, видимо, и увлекся Рогофф Писательством.

Машинный интеллект к своему делу на пушечный выстрел не подпускал. Писал из себя. Из души. Книжки печатал дома, на стареньком полигратере. Отпечатанные страницы скреплял сшивателем, блинтовал на обложке имя автора, свое то есть, и шел раздавать - знакомым и незнакомым. Прибыли от дела, разумеется, не имел - а удовлетворение находил в самом факте Писательства и в том, что кое-кому его сочинения по сердцу приходились. Просили еще, восторженно щелкали языками, жали руки.