Самозванцы - [12]

Поняв, что произошло, служащий поспешно изъял манускрипт из архива; он позвонил преподобным отцам Ословски и Сунь Чэну; те, в свою очередь, связались с посольством Франции, которому принадлежала рукопись. Они рассказали о случившемся и сообщили название рукописи, перевод которого мог бы звучать как «Далекая прозрачность воздуха». Дальнейшие события развивались быстро: меня попросили хранить манускрипт до их прихода, а для большей безопасности поместили сюда.

В ту же ночь случилось непоправимое. В поисках манускрипта люди в капюшонах проникли в церковь, взломали дверь в архив, связали сторожей-монахов и принялись крушить стеллажи и взламывать ящики картотек. Ничего найти не удалось; тогда они направились к утреннему служителю, спавшему в ризнице, и приказали отдать рукопись или сообщить ее местонахождение. Он ответил, что ничего не знает, подтвердив лишь то, что манускрипт из архива забрали. Тогда они прибегнул и к пыткам: сначала засовывали под ногти юноши иголки, а потом стали с помощью латунной воронки лить в задний проход кипящую воду. Он выжил чудом; молодой человек молчал, потому что действительно ничего не знал. Во избежание дальнейших неприятностей преподобный Ословски предложил единственный разумный выход: отдать людям из секты манускрипт, приносящий несчастья. Я полностью разделял его мнение, однако из Парижа поступило новое распоряжение: «Не отдавайте рукопись. Мы пришлем человека, который заберет ее из Пекина. Желаем удачи».

ГЛАВА 5 Может быть, когда-нибудь исчезнут перуанцы, но поэзия будет вечно

Жизнь Нельсона Чоучэня Оталоры была полна противоречий: он терпеть не мог Литературную академию, хотя был ее членом, питал отвращение к критике, будучи одним из наиболее известных литературных критиков Латинской Америки, и презирал поэзию, которая была коньком среди многочисленных жанров, которыми он занимался (недоброжелатели называли это «пустословием»). Родившийся 45 лет назад в вице-королевском городе Куско, Нельсон был редким человеком: выдающийся студент университета Сан-Маркос, защитивший диплом о перуанских традициях, а позже написавший множество статей и научных трудов, которые позволили ему стать одним из ведущих испаноязычных критиков в Соединенных Штатах.

Теперь, воцарившись в профессорском кресле Техасского университета в Остине, Нельсон обрел спокойствие уверенного в себе интеллектуала; его внутренние противоречия несколько поутихли и превратились в некий легкий стимул (не будем уточнять, к хорошему или плохому). Он не испытывал ностальгии по Перу; ему не хватало разве что некоторых соотечественников, к примеру Сесара Вальехо. Единственной «пуповиной», связывающей Нельсона с его «ущербной» (как он сам говорил) страной, было безудержное, в огромных количествах, потребление инка-колы. Он выпивал ее по три литра в день, дополняя по вечерам безобидными глоточками джина — так было вкуснее, и жизнь начинала кружиться в ритме вальса.

В литературной деятельности Нельсон достиг того уровня, когда публикация его работ являлась, по Борхесу, «истинной честью для типографий». Правда, до сих пор это были публикации за счет автора, то есть на его средства, либо в университетских сборниках. Он был награжден небольшой денежной премией газеты «Маска» за рассказ на инкскую тему, который вошел наряду с сочинениями других авторов его поколения в несколько антологий; последующие же работы популярностью не пользовались. Рассказы «Глядя на запад», «История угольщика Атауальпы», «Еще водки, милая?», «Лимон на двоих», «Сеньор из Апуримака» и «Блюз Куско» удостоились нескольких благосклонных рецензий (написанных его знакомыми, а иногда им самим) в испаноязычных газетах Майами и Лос-Анджелеса. Шесть поэтических сборников, наиболее примечательными из которых были «Рассвет в Куско», «Камни/Вода/Грязь» по рекомендации его друзей-преподавателей были включены в программу курса латиноамериканской поэзии. Говоря по секрету, его поэзия вызывала сладостное волнение у поэтически настроенных девушек, — как гринго, так и латиноамериканок, — которые прельщались не только талантом барда и голосом, тембр которого напоминал Лучо Гатику, но и неотразимым смугло-китайским лицом. Но как и следовало ожидать, этого для Нельсона было мало. Он хотел стать всеми чтимым автором, которому удалось произвести в литературе настоящий латиноамериканский бум; он страстно желал видеть свое имя, написанное золотыми буквами, в одном ряду с великими: Варгас Льоса, Кортасар, Гарсиа Маркес, Кабрера Инфанте и… Чоучэнь Оталора! И хотя времена бума миновали и Хулио Кортасара уже не было на свете, всякий раз, сидя в кабинете или покачиваясь в поезде по дороге в университет, Чоучэнь грезил о прошлых временах и представлял себя в Барселоне, на церемонии вручения какой-нибудь важной премии; в доме Карлоса Барраля, в окружении Гарсии Маркеса, Варгаса Льосы и Доносо; на фото с Нерудой и Карлосом Фуэнтесом… Порой, глотнув виноградной водки, он воображал телефонные разговоры с Кортасаром, в которых автор «Игры в классики» приглашал его в гости:

— Нельсон, почему бы тебе не заглянуть на страстной неделе в мой домик в Сайгоне? — спрашивал Кортасар. — Будут Октавио Пас и Мари Хосе. Они мечтают познакомиться с тобой. Октавио хочет обсудить один критический очерк о твоих рассказах.