Самоубийство Земли - [12]

Его одиночество длилось недолго. К нему подошел человек в форме русского офицера XIX века, щелкнул каблуками, представился:

— Честь имею. Лейб-гвардии конного полка корнет князь Александр Одоевский.

— Декабрист? — удивился Игорь.

Вместо ответа Одоевский спросил:

— Разрешите присесть?

Игорь разрешил. Разумеется.

Кто такие декабристы, Игорь знал хорошо. И не только потому, что вообще увлекался прошлым. С особым вниманием он изучал судьбы тех, кто сознательно шел в историю, кто хотел стать историческим человеком. Он любил декабристов не за то, что они выступили против царя, — Игорь как раз не очень понимал, зачем это надо было делать, — он любил их за то, что они шли на смерть только ради того, чтобы их помнили потомки.

Покосился на сидящего рядом человека. Одоевский был катастрофически молод. Ясно, что и усы-то он отрастил исключительно для того, чтобы выглядеть старше. Огромные глаза Одоевского глядели печально, такие глаза могли принадлежать только человеку, который постоянно думает о чем-то грустном, даже безысходном.

Продолжая глядеть в небо, Одоевский не прочел, а произнес:

Прошлых веков не тревожься печалью,

Вечно к России любовью гори, —

Слитые с нею, как с бранною сталью

Пурпур зари.

— Это ваши стихи? — наобум спросил Игорь.

— Узнали? — обрадовался Одоевский. — Балуюсь иногда. Хочется, знаете ли, чтобы потомкам, кроме имени моего, что-то еще осталось.

— Имя — это не так уж мало, — сказал Игорь. — Посчитайте, сколько на Земле было людей, и скольких мы помним имена. Были миллиарды, помним — единицы. И с каждым годом попасть в этот список становится все труднее. Чем лучше становится жизнь, тем труднее попасть в историю.

Одоевский рассмеялся.

— Неплохой афоризм. Мы с друзьями много думали об этом, но, сказать по правде, так сформулировать никто не додумался.

— Я, знаете ли, тут недавно, — Игорь улыбнулся, и улыбка почему-то получилась подобострастной. — Я с Земли. Так вот, может быть, вы объясните мне, что это за город такой странный? Пока я не могу ничего понять.

Одоевский смерил Игоря взглядом и спросил неожиданно:

— А самому хочется в историю попасть?

Игорь не знал, что ответить. Ему казалось, что Одоевский спрашивает не просто так, и от того, как Игорь ответит, зависит что-то важное в его жизни.

Он промолчал.

— Зачем же вы молчите? — Одоевский улыбнулся ободряюще. — Вы скажите: тщеславие? А что в нем худого? По трупам к благополучию идти — дурно, а с открытым забралом в историю… Ничего предосудительного в том не вижу. Видите ли, история не терпит людей слабых, пустых, никчемных. Так что легко понять: ежели хочешь избежать всех этих пороков — невольно приближаешь себя к человеку историческому. В сущности, у любого из нас есть два выбора: либо стремиться к тому, чтобы стать мещанином, эдакой, знаете ли, букашкой, жаждущей лишь есть да спать, либо воспитывать в себе человека исторического. Вот оно как все получается.

— А просто так жить нельзя? — спросил Игорь.

— Ежели представить, что Бог просто так создал человека, — тогда, наверное, можно, — усмехнулся Одоевский и предложил. — Если угодно, я могу проводить вас до русского сектора.

— Хотя бы название города вы мне можете сказать, — попросил Игорь.

— Разве в названии дело? — Одоевский на минуту словно бы задумался и сказал, показывая на трубку. — Хороший табак, французский, наверное.

Во внутренний дворик дворца, рядом с которым они сидели, вышла женщина, лицо которой было исполнено той робкой печали, какую так любят мужчины.

Одоевский встал и, поклонившись, поздоровался по-французски.

Игорь сделал то же самое.

Женщина послала им грустную, но весьма зовущую улыбку.

Одоевский прошептал Игорю на ухо:

— Это Мария-Антуанетта, та самая, которую казнили эти сумасшедшие французы. После казни она очень полюбила вышивать. Весь французский сектор снабжается ее вышивкой. Иногда и нам перепадает.

— Я все-таки хотел бы… — начал Игорь.

Но Одоевский перебил его, и снова неожиданным вопросом:

— Вы ведь — русский?

— Русский, — согласился Игорь.

— Значит вам надо в русский сектор. Если угодно — я провожу.

Игорь понял, что тот, кто назвался Одоевский (и, судя по всему, им был), не намерен ничего объяснять, и ему ничего не остается, как взять Одоевского в провожатые.

6

Сзади послышался топот копыт. Игорь испуганно обернулся. Мимо промчались двое всадников.

— Это мушкетеры, — объяснил Одоевский. — Любят, знаете ли, соревноваться, кто быстрее проскачит от американского до английского сектора. Французы, сами понимаете.

Игорь кивнул. Хотя мало что понимал.

— Вы, может быть, проголодались? — поинтересовался Одоевский. — Если угодно, можем зайти в трактир — здесь неплохо кормят.

Едва они вошли, им навстречу бросился невысокий человек в треуголке.

— Здравствуйте, господин Наполеон, — радостно воскликнул Одоевский.

— Очень приятно, — улыбнулся Наполеон. — Я вам не помешаю?

Слушая, как разговаривают о каких-то мелочах Наполеон и Одоевский, Игорь подумал о том, что все-таки интересно устроен человек: с какой легкостью привыкает он ко всему, даже самому невероятному. Вот ведь сидят перед ним Наполеон и Одоевский — ему бы в обморок упасть, с ума сойти, а он ничего — сидит, слушает.