Самоубийство по заказу - [5]

Итак, он позвонил и справился, как лечили, и каково было обслуживание? А голос звучал тяжело, безнадежно, – равнодушно, в общем. Словно звонил не по доброте, а по необходимости. Ну да, тайга же, а дикие звери – тигры там, маралы, – не собеседники, вот и сидит человек сам с собой. Тогда же и напомнил Саня Славке старинный анекдот – в тему, так сказать, а может, и известный анекдот, возникший, надо полагать, еще на заре Советской власти, когда появились первые крематории, и дело обслуживания покойников было поставлено на поток.

Есть три разряда, по которым обслуживают клиента, сказал он, ничуть не заботясь, что разговор по мобильной связи больших денег стоит. Первый – это когда гроб с покойным везет на черном катафалке шестерка белых лошадей с кучером в цилиндре, а за катафалком следует симфонический оркестр Большого театра с певчими – народными и заслуженными солистами оного же, а венки несет впереди коней длинная процессия известных людей. По второму разряду клиент едет в простой телеге, обложенный венками и, если лето, то еще и живыми полевыми цветами – васильками там, ромашками, лютиками – для цветовой гаммы. Лошадь – одна. Играет духовой оркестр горпромхоза, фальшивит, но ничего, терпимо. Зимой музыкантам специально спирту дают, мундштуки обтирать, чтоб губы не примерзали. Спирт, естественно, идет по прямому назначению, отчего и с музыкальным слухом у них не всегда порядок. И вот эта процессия, так же как и в первом разряде, движется в сторону крематория. А третий разряд? Это, сказал Турецкий, когда покойный идет в крематорий сам и под мышкой несет дрова. Но до этого момента, добавил он, еще пока не дошло, хотя все – к тому. И с работы уволили, и дома не так, и в душе маразм копится.

Славка тогда, кажется, в первый раз после похорон Дениски засмеялся. Посочувствовал Сане. И тон изменился. Раз человек способен шутить, значит, он жив. А кости целы – мясо нарастет. И дырки зарубцуются, – в первый раз, что ли?…

Действительно, и заросло, и зарубцевалось. Почти все, кроме душевных травм. Но тут уж время – неторопливый лекарь, иногда другие средства нужны. Да хоть то же Славкино присутствие.

Об этом и размышлял Александр Борисович, прикидывая, как найти способ вытащить обратно, в Москву, Грязнова – теперь уже не «старшего», в отличие от «младшего», коим именовали Дениску, директора частного охранного агентства «Глория», а единственного на всем белом свете. Вячеслав Иванович, как убедился Турецкий, недавно навестив друга в его егерском хозяйстве, вероятно, и сам тяготился собственным добровольным изгнанием, но врожденная гордость не позволяла ему поменять свое, никому теперь уже не нужное решение и вернуться в мир людей. В мир максимально близких ему интересов и дел. Ведь не мог же зря закапывать в сырую землю свой огромный оперативный опыт бывший многолетний начальник Московского уголовного розыска и сам – сыскарь, каких еще поискать.

А как было бы славно, если бы Грязнов вернулся в Москву и возглавил им же самим созданное в начале девяностых годов прошлого, как принято нынче оговаривать, века, сыскное агентство!

Сева Голованов, а вернее все-таки Всеволод Михайлович, пятый десяток не вчера, между прочим, разменял, был замечательным оперативником. Бывший майор спецназа, да не какого-нибудь, а Главного разведывательного управления Генштаба – не баран чихал! – в обходительные начальники, естественно, не годился. Так же, как и его боевые и бесстрашные товарищи-коллеги. А сам Александр Борисович терпеть не мог руководителей всех видов и разрядов. Хоть и являлся генералом от юстиции, а кем же еще мог быть первый помощник генерального? Отставка отставкой, а парадного мундирчика-то с широкими серебряными погонами и большими звездами его все же никто не лишал. Но чисто внешняя представительность в данном случае в расчет никак не шла. Ну, генерал, и что? Ну, известный «важняк» – в прошлом, никуда не денешься. Ну, третье там, четвертое. Однако если нет тяги руководить, ты и не будешь нормальным руководителем. А хорошее дело не должно страдать. Славку бы уговорить… вернуть… Тогда – самое то!..

Турецкий лежал в своем домашнем кабинете. Ирина спала в спальне, – где ж еще спать уставшей женщине, если муж стал нередко в последнее время манкировать своими мужскими обязанностями, для удобства ссылаясь на нездоровье? Чего, к слову, ни отрицать, ни проверить нельзя было, так как и ранение, и контузия время от времени еще напоминали о себе быстрой утомляемостью, всамделишными головными болями, сбоями вестибулярного аппарата, часто беспричинными нервными вспышками и так далее. Но Александр Борисович, тем не менее, мужественно не сдавался болезни, и тогда Ирина Генриховна в полной мере ощущала «возвращение» своего, когда-то очень сильно любимого, а теперь – просто любимого и все же нередко раздражающего ее мужа. Но во всем нужна мера, тогда и радость бывает более впечатляющей.

Эта мысль, если и появлялась, то мельком, поскольку главное, чем была занята голова Турецкого, можно было обозначить, как раздумья о будущем державы и ее руководства – на всех уровнях, без исключений. Снизу – доверху, или, если угодно, то наоборот: от президента до самого мелкого столоначальника в ЖЭКе, в распоряжении которого находились три метлы и пара совков для сбора валяющихся на тротуарах окурков. И где-то в середине этой почти бесконечной лестницы обозначалась и вышеупомянутая «Глория».