Самосострадание. О силе сочувствия и доброты к себе - [64]

Один из результатов моей практики самосострадания — теперь мне гораздо лучше удается ясно увидеть себя со стороны и признать свои ошибки. Если в раздраженном состоянии я делаю какое-то резкое замечание, то обычно успеваю извиниться, прежде чем Руперт скажет: «Это несправедливо!» Как ни странно, я больше не принимаю плохое настроение слишком близко к сердцу. По неведомым причинам — особенности мозговых структур, фаза гормонального цикла, погода? — я иногда бываю вспыльчивой. Не всегда, не «как правило», но иногда. Это мое слабое место, но оно ни в коей мере меня не определяет.

Благодаря самосостраданию, когда на меня находит такое настроение, мне легче признать, что я веду себя неадекватно, и сосредоточиться на том, как исправить ситуацию. Я обычно объясняю Руперту, что у меня плохое настроение и он здесь ни при чем, и это дает ему возможность понять меня и даже посочувствовать, вместо того чтобы защищаться. Потом я стараюсь как-нибудь изменить себе настроение. Отличный способ — попросить «Обними меня», но это возможно только после извинений. И угадайте, что следует после извинений и объятий? Он извиняется передо мной: в ссорах часто виноваты оба. И хотя время от времени на меня по-прежнему находит раздражение, я совсем не так часто срываю его на Руперте, как прежде.

Итак, когда вы совершаете ошибки или обманываете свои ожидания, вы спокойно можете выкинуть кнут из сыромятной кожи и набросить себе на плечи уютный плед сострадания. У вас станет выше мотивация к учению, совершенствованию и столь необходимым переменам в вашей жизни, вы сможете яснее видеть, где находитесь сейчас и куда хотите направиться в следующий момент. Чувство защищенности позволит вам стремиться к тому, чего вы действительно хотите, а поддержка и ободрение дадут возможность осуществлять мечты.

Часть четвертая. Самосострадание и сострадание

Глава девятая. Сострадание к другим

Стоит ли ждать, что тот, кто жесток к себе, будет сострадать другим?

Хасдай ибн Шапрут, еврейский мыслитель Х века н. э.

Женщине примерно за сорок — светлые волосы, серые глаза, доброе лицо. Мы сидим рядом на званом ужине, макаем морковку в хумус, и она спрашивает, чем я зарабатываю на жизнь. «Изучаю самосострадание», — отвечаю я. Она слегка склоняет голову набок: «Самосострадание? Но я всегда думала, что сострадание по определению направлено на других. Как можно сострадать себе?» Я объясняю, что сострадание — это просто вид отношения к страданию, все равно чьему — собственному или кого-то еще. Вижу, что она обдумывает сказанное. «Хм-м-м… Да, в этом есть смысл. Значит ли это, — оживляется она, — что чем больше вы сострадаете себе, тем больше сострадаете другим?» — «Ну-у-у… — тяну я и отваживаюсь на ответ: — Все так и не так…»

Меня все время об этом спрашивают. А вот простого ответа у меня нет. Во время первого своего исследования самосострадания я задавала всем вопрос: «К кому вы относитесь добрее — к себе или к другим?»[154] И обнаружила, что те, у кого было меньше самосострадания, говорили, что относятся к другим добрее, чем к себе, а вот те, у кого самосострадания было больше, были добры и к другим, и к себе одинаково. Иными словами, все отвечали, что относятся к другим по-доброму, но только те, кто еще и сострадал себе, были к себе также и добры.

В ходе другого исследования мы с коллегами обнаружили, что те, кто относится к себе с состраданием, набрали отнюдь не больше баллов на общей шкале сострадательной любви, эмпатии, альтруизма — всего того, что относится к благополучию других, — чем те, кому самосострадания не хватает[155]. Это потому, что люди, которым не хватает самосострадания, кто склонен судить себя, часто все равно относятся к другим с заботой.

Возьмем, к примеру, ту женщину, с которой я познакомилась на вечеринке. Шэрон — так ее звали — оказалась опытной медсестрой, она работала с пожилыми людьми, и уж чего-чего, а сострадания у нее было предостаточно. Она часто посещала пациентов на дому и непременно приносила маленькие подарочки — печенье, цветы из своего сада, — чтобы они чувствовали себя особенными, ощущали заботу. И все время шутила, чтобы поднять им настроение: «Знаете, когда понимаешь, что старость уже наступила? Когда считаешь, что тебе повезло, если нашел свою машину на стоянке». Если ей приходилось помогать подопечным с какой-нибудь деликатной проблемой, например сменить памперсы, она обычно отворачивалась, чтобы никого не смущать, и приговаривала: «Ну и ничего страшного, со всяким может случиться, не из-за чего беспокоиться».

И хотя Шэрон было нетрудно с добротой и пониманием относиться к вверенным ее попечению старикам, к себе относилась очень требовательно. Если она вдруг опаздывала или забывала что-то сделать, то изводила себя самокритикой: «Что за бестолочь! Эти люди зависят от тебя! Ну когда ты повзрослеешь?» Я спросила Шэрон, разговаривала ли она с кем-то из своих пациентов в том же тоне. «Конечно нет!» Хорошо, а почему она тогда относится так к себе? «Не знаю, — ответила она, и на ее лице появилось озадаченное выражение. — Может, потому что мне кажется, что я должна так к себе относиться?»