Самородок - [18]

— Вижу, работать можешь, — одобрительно произнес Дегтярев, подержав в руках собранное оружие. — Считай, что пробу выдержал.

Начались дни, как никогда прежде, насыщенные освоением нового. Симонов упорно докапывался до мелочей сложного механизма автомата, нередко удивлял Василия Алексеевича своей дотошностью. Начальник мастерской первое время не спускал с новичка глаз. Он оказывался рядом с верстаком Симонова каждый раз, когда у того возникали затруднения. Терпеливо и обстоятельно он разъяснял все непонятное, делился опытом отладки различных узлов автомата.

Дегтяреву нравился Сергей. Его подкупала любознательность парня. «Коль интересуется — значит любит дело. А коль любит да еще смекалист — значит выйдет из него отменный оружейник», — думал Дегтярев. Возможно, уже тогда он угадывал в Симонове незаурядные способности. Не потому ли относился к нему с отеческой заботой, старался скорее посвятить во все тайны производства?

Впрочем, Василий Алексеевич, будучи нетерпимым к разгильдяям и лодырям, душевно относился ко всем, кто добросовестно трудится, старателен. В нем не было и следа от напыщенных манер обращения с рабочими, которые были столь характерны для дореволюционного заводского начальства. Рабочие любили его за уважительное к ним отношение, уравновешенность, невозмутимость, сдержанность. Вместе с тем Дегтярев был требователен, непримирим к недобросовестным. А еще не могла не вызывать уважения у окружающих его преданность делу. Порой людям казалось, что у Дегтярева нет других забот, кроме производственных. И немногие знали тогда, что он обременен большой семьей, которую в годы голода и разрухи чрезвычайно трудно было обуть, одеть и прокормить.

Не прошло и двух недель, как Симонов окончательно освоился в образцовой мастерской и уже самостоятельно собирал и отлаживал автоматы.

Как-то туда в сопровождении Дегтярева заглянул Федоров. Сергей многое уже слышал о нем такого, от чего аж дух захватывало: создатель первой в мире автоматической винтовки... царский генерал... автор фундаментального труда «Автоматическое оружие»... А еще он уже знал, что Федорову довелось беседовать с самим императором всея Руси.

Незадолго до первой империалистической войны Федоров, будучи уже полковником, читал курс лекций по оружейному делу в Михайловском военном училище, которое сам когда-то окончил. И вот однажды в середине занятий в аудиторию вошел Николай II в окружении свиты. Сделав рукой жест, означавший, что не нужно на него обращать внимания, он уселся с сопровождавшими его высшими военными чинами на свободные задние места.

В перерыве царь подозвал к себе Федорова и спросил:

— Полковник, правильно ли меня информировали, что вы изобрели автоматическую винтовку?

— Так точно, ваше императорское величество.

— Знайте, я против ее использования в армии, — резко отрезал царь и повернулся, собираясь уходить.

Но Федоров все же успел послать ему вдогон:

— Осмелюсь спросить — почему?

Услышав вопрос, Николай оглянулся, удивленный смелостью полковника, но все же ответил:

— Потому, что для нее не хватит у нас патронов...

А еще знал Симонов и о демократичности Федорова. К рабочим он относился с величайшим вниманием, принимал близко к сердцу их нужды и заботы, как мог помогал. Прослышал Сергей и о многолетней дружбе Федорова с Дегтяревым — генерала с солдатом...

И все же наибольшее впечатление на Симонова произвели успехи Федорова в изобретении оружия. «Вот живут на свете миллионы и даже миллиарды людей, — думал Сергей, — а среди них находится один, который раньше всех додумывается до принципиально нового. Конечно же тут дело в таланте. Но ведь и талант ничего не стоит, если он не опирается на разносторонние знания, опыт. Наверное, ни один невежа еще ничего путного не придумал...»

От Дегтярева Симонов узнал, что в наиболее развитых капиталистических странах накануне первой мировой войны делались отчаянные усилия по созданию автоматической винтовки. Однако западным инженерам-оружейникам не удалось опередить Федорова: образцы его конструкции уже в сентябре 1912 года отлично прошли полигонные испытания, выдержав без поломок по 10 тысяч и более выстрелов. Немецкая автоматическая винтовка Маузера и созданные французами образцы оружия впервые испытывались только через год, а американские еще позже — лишь в 1914 году.

Симонов представлял себе Федорова эдаким всесильным повелителем металла, все знающим, все умеющим. В воображении вставал образ, чем-то сходный с плодом его юношеских мечтаний о Большом Мастере. Да, Федоров и есть Большой Мастер. Теперь Сергей знал, к чему стремиться. Большим Мастером он сможет себя считать только тогда, когда создаст что-то такое, до чего не мог додуматься до него ни один человек. До славы главного конструктора ему вряд ли дотянуться. Но, работая рядом с ним, чувствовал себя золотоискателем, натолкнувшимся на первые следы находящейся где-то близко богатой золотой жилы. Надо только еще поднапрячься, еще упорнее учиться, учиться и учиться. Так думал Симонов...

И вот он наконец увидел Федорова. Нет, совсем другим его представлял Сергей. В главном конструкторе не было ни генеральской важности, ни какой-то сверходухотворенности. Наоборот — весь облик его был столь обыкновенным, что Симонов подумал: встретил бы его на улице, принял, наверно, за почтового служащего. Открытое лицо, аккуратно постриженные стреловидные усы, внимательный добрый взгляд — все это было таким, каким могло быть у тысяч других людей. На голове — форменная фуражка дореволюционного инженерного ведомства с жестким козырьком. Отличали его, пожалуй, лишь безукоризненно чистая белая рубашка да галстук-бабочка.