Самолеты уходят в ночь - [14]

По плану мой самолет ведущий, он вызывает на себя огонь противника. Начнет же бомбежку Попова. Интервал по времени между машинами нужно выдержать очень строго.

Мы сверяем часы и расходимся по самолетам. Выпускать нас в воздух пришла сама Бершанская. Значит, волнуемся не только мы, волнуется и командование. Да это и понятно. Ведь от того, как мы с Поповой справимся с заданием, будет зависеть, выдержит ли испытание новый тактический прием. Во всяком случае, первая неудача может подорвать у летчиц веру в него. Стало быть, нужно сделать все, чтобы полет увенчался успехом. Спортсмены говорят в таком случае: «Надо выложиться».

Линию фронта пересекли на высоте 1200 метров. Смотрю на часы — по времени мы должны быть над целью. Даю ручку от себя, прибавляю газ. Вражеская оборона подозрительно молчит. Скорей бы уж начинали. Конечно, страшно неприятно, когда лучи прожекторов слепят глаза, а зенитки лупят по тебе со всех сторон. Но еще хуже мгновения неизвестности, когда не знаешь, где враг и что он задумал.

Ко всему можно привыкнуть: к ожесточенному орудийному огню, свисту осколков, к рваным дырам в плоскостях, сумасшедшей пляске мрака и света, к ночным посадкам, когда земля угадывается каким-то особым шестым чувством. Ко всему привыкаешь, что таит в себе явную опасность, сама эта опасность не так страшна, если ты не раз шел ей навстречу, преодолевал ее. И в то же время человек не может побороть в себе давящее ощущение ожидания этой опасности. Сколько я ни летала и в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.

Шквал огня внезапно обрушивается на наш маленький У-2. В небе начинается свистопляска прожекторных лучей. Веду самолет змейкой, уклоняясь то влево, то вправо. Нельзя позволить врагу надолго поймать его в перекрестие лучей и в то же время, как это ни рискованно, нужно подольше «поводить» прожектористов. Ведь главная моя задача сейчас — обеспечить, чтобы на подходе не засекли Попову.

Снаряды ложатся все плотнее. Осколки рвут плоскости, и совершенно непонятно, как это они миновали пока нас самих, не попали в двигатель. Но вот сзади под нами слышатся глухие взрывы, какие производят только бомбы. И тотчас наш самолет окутывается мглой, обстрел прекращается.

— Они сработали! — кричит Ольга. — Теперь нам пора. Жми быстрей!

И я жму. Резко набираю высоту и с тыла планирую на цель. Бомбы ложатся точно. Вновь грохочут зенитки, лезвия лучей вспарывают небо. Но уже поздно. Задание выполнено, мы уходим на восток.

В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. Новый прием полностью себя оправдал.

Вообще любые наши действия, и особенно действия парами, обязательно предполагали хорошее боевое содружество между экипажами, взаимную помощь, взаимную выручку. И в самом деле у нас существовала крепкая спайка. В полку не было случая, чтобы кто-то из летчиц оставил подругу в опасности. Девиз: «Сам погибай, а товарища выручай» — стал для всех непреложным законом. Порой это помогало экипажам выходить победителями из самых невероятных положений.

Однажды во время задания под Моздоком самолет Санфировой попал под сильный перекрестный зенитный огонь. Как летчица ни маневрировала, ей не удавалось вырваться из освещенного прожекторами пространства. Положение самолета казалось безнадежным. Вот-вот один из снарядов должен был угодить в него. И тогда командир звена Нина Распопова приняла отчаянно рискованное решение отвлечь огонь врага на себя. Снизившись до предела, она направила свою машину на вражеские прожекторные установки.

Воспользовавшись замешательством врага, Ольга Санфирова вывела машину из зоны огня. Но самолет Распоповой попал в самую его гущу.

На аэродром Нина Распопова не возвратилась. Неужели за жизнь подруг ей пришлось заплатить своей жизнью? Наши опасения были напрасны. Вскоре из штаба дивизии сообщили, что летчицы нашлись. А через несколько часов Распопова и ее штурман Лариса Радчикова приехали в полк.

Доклад девушек Бершанской был коротким. Во время боя их ранило осколками снарядов. Оказалась пробоина в бензобаке. Из-за недостатка питания мотор заглох. Самолет быстро терял высоту. Распопова, решив, что дотянуть до расположения своих передовых частей не сможет, направила машину в сторону Терека.

— Зачем? — осведомилась Бершанская.

— Хотела утопить его, — ответила Нина.

К счастью, произошло почти невероятное — девушек выручил воздушный поток. Как раз, когда до земли оставалось метров десять, он вдруг подхватил машину и перебросил через позиции противника. Летчицы приземлились на нейтральной полосе.

— Вот и все, — закончила свой рассказ Распопова.

На другой день мы узнали, что из скромности Нина о многом умолчала. Когда самолет приземлился, враг открыл по нему сильный огонь. Подруги отползли в сторону, чтобы переждать обстрел. Но уходить совсем они не собирались. Девушки рассчитывали, что хотя бы из любопытства к самолету подползут наши пехотинцы и с их помощью удастся перетащить У-2 подальше от фашистов. Но помощь не приходила, а силы оставляли — сказывалась потеря крови. Когда их положение стало совсем тяжелым, обессиленные девушки поползли к своим. У передовой теряющих сознание летчиц подобрали пехотинцы. Их тут же хотели отправить в госпиталь, но подруги наотрез отказались от этого и потребовали доставить их в полк.