Самолётная судьба - [2]

- Вот оно, ружье, - трагически произнес гражданин в черном.

Последние слова, произнесенные чуть громче, привлекли внимание соседки с переднего ряда. Она повернулась, впрочем не вынимая ладошки из лап ухажера, и спросила, глядя на меня в упор:

- Какое ружье?

- Ружье из первого акта, - пояснил я голосом соседа. Точнее, пояснил сосед, а я лишь открывал рот, пытаясь оправдаться не за свои слова. Она удовлетворенно хмыкнула и отвернулась.

- Теперь обязательно выстрелит, - продолжал разжевывать сосед. Только, я думаю, до моря-то мы не дотянем. Если даже и взлетим, в чем я глубоко сомневаюсь...

Наконец стюардесса вытащила свисток и пронзительным судейским сигналом продемонстрировала спасательное средство в действии. Кто-то громко и весело засмеялся, кто-то зааплодировал, я, честно говоря, тоже хохотнул, а мой сосед замолк и насупился. Погодя самолет тронулся и, мягко подпрыгивая на бетонных стыках, попятился назад. Черный человек намертво врос в иллюминатор, так что смятая курчавая бородища расплющилась и теперь поблескивала серебристыми нитями из-за обоих лопоухих ушей. Эх, охота же вот так вот человеку маяться, - подумал я, достал леденец и, откинув голову на спинку, уставился в потолок. В пожелтевшем от времени пластмассовом небе ярко светилось "Пристегнуть ремни. Не курить". Захотелось курить. Я закрыл глаза и увидел огромное сигарообразное тело, эдакую алюминиевую трубу, плотно населенную живыми существами. От каждого существа в хвостовую часть тянулся провод, а может быть, трос, и там позади все это сплеталось в один стожильный кабель, выходивший через специальное отверстие в окружающее пространство и в неведомых глубинах к чему-то прикрепленный. Труба взвыла, задрожала и вдруг со свистом рванулась вдоль своей оси. Казавшийся абсолютно нерастяжимым гигантский кабель не препятствовал движению, а без всякого трения вытягивался наружу, подобно тому, как выползает фарш из мясорубки. Упругое разноцветное месиво поблескивало лакированными боками и его хотелось потрогать или даже лизнуть. Странная мысль, не правда ли, пришла мне в голову? Впрочем, не такая уж и странная, если учесть мое особое состояние. Ведь одна из жил заканчивалась на мне и она тем самым была моей частью и одновременно частью всеобщего кабеля, так остроумно вложенного в трубу. Труба тем временем набирала скорость, кряхтела, стонала, пытаясь обрести свое тяжелое тело. Я тоже начал пыхтеть, сопереживая дерзкой мечте трубы о свободном полете. Меня терзали сомнения. Если стожильное чудище вырастает из трубы, вещественные запасы которой ограничены, то не сойдет ли она вся на нет, прежде чем наступит новая фаза? Да и применим ли в моем положении хоть какой-нибудь закон сохранения массы? Я даже потрогал свой серенький проводок, пытаясь установить, не уменьшается ли он в диаметре. Здесь напряжение достигло предела. Что-то подо мной затряслось, потом гулко хлопнуло, последняя волна, как судорога, пронеслась по трубе, и разноцветный сноп изогнулся к небу. Мы мчались вверх по второй стороне тупого угла. Я покрепче схватился за свой отросток и открыл глаза. Черный человек уже оторвался от окна. Я посмотрел вослед и обнаружил, что с силой сжимаю запястье соседа.

- Простите, я, кажется, уснул, - соврал я и громко сглотнул накопившуюся во рту сладость.

- Уснул, - не без зависти, как мне показалось, повторил сосед. Уснуть, когда жизнь, можно сказать, на волоске. Да у вас железные нервы!

- Отчего же на волоске, - как можно спокойнее возразил я.

Мой сосед с победным видом, не говоря ни слова, ткнул в обшивку чуть повыше иллюминатора. Я присмотрелся. По бугристой поверхности, вверх наискосок, тянулась извилистая линия длиной сантиметров тридцать. Впрочем, вверху она исчезала под стыком багажника, и неизвестно, на сколько продолжалась там. Была ли это трещина или просто глубокая царапина? Не ясно. Чтобы выяснить это, необходимо было проверить ее каким-нибудь острым предметом, например, сковырнуть ногтем. Но это было бы уже слишком. Уж очень мне не хотелось показывать соседу, будто все его страшные подозрения возымели на меня хоть малое действие. Да и просто было бы смешно перед остальными пассажирами. Я напряг до предела зрительную память, пытаясь установить, была ли трещина до взлета, но с достоверностью ничего не вспомнил. Наверняка была, просто не нужно было, вот и не обратил внимания. Так если ко всему приглядываться да прислушиваться!.. Я прислушался и тут же обнаружил странное подвывание на фоне монотонного турбореактивного гула. Стоп, назад.

- Царапина древняя, - равнодушным голосом пояснил я, - наверняка кто-нибудь до нас зонтиком случайно задел...

- Зонтиком, - возмутился черный человек. - Да я тут все обнюхал, целехонька была.

- Значит, не заметили, - отрезал я, а сам подумал: это же надо было заранее прийти специально обследовать самолет. А действительно, как это он успел меня опередить? Ведь его точно не было ни на регистрации, ни тем более на контроле. Откуда он вообще свалился на мою голову? А может быть, он специально здесь? Да, да, специально меня пугает. И костюм черный нарочно надел, и место мое занял, и бороду черную приклеил... Я бодренько самоиронизировал, но действовало плохо. С другой стороны, если он просто пуглив и настолько мнителен, что сводит случайные факты, и даже не факты, а так, подозрения, в основание главной гипотезы о ненадежности самолета, то вряд ли можно о всех подозрениях делиться с окружающими. Это ж сколько надо иметь мужества, чтобы лететь на обреченном самолете! Правда, не кричит он на весь самолет, разве что разок сказал погромче, а так все для меня одного, все для спокойного человека, с которым легче преодолевать трудности.