Самолет уходит в ночь - [30]

Тогда здесь еще не было никаких деревьев. Это их потом посадили люди. Был только курган. Потому-то он так и назывался — Острая Могила. Чей покой караулит она? Чей вечный сон бережет? Ее нельзя обойти, нельзя не остановиться возле нее. Отсюда далеко видно. Степь... Степь... Необозримый волнистый простор. Мы, мальчишки, любили приходить сюда и смотреть, смотреть вдаль. И она увлекла нас, а меня еще и породнила с небом.

Авиамоделизм... Планер... Аэроклуб. Я успешно окончил его, и в том же году был зачислен курсантом в Ворошиловградскую школу пилотов ВВС РККА имени Пролетариата Донбасса.

В обычное обучение курсантов проходило два года, а мы, комсомольцы, закончившие аэроклуб, должны были освоить всю программу за один год. Всю зиму мы изучали технику, занимались строевой подготовкой, физкультурой. С наступлением весны теоретические занятия сократились, теперь мы были на аэродроме с рассвета и до наступления темноты.

В конце 1938 года нас одели в новенькую авиационную форму. На левом рукаве — авиационный трафарет. Гордость авиаторов! Приказом народного комиссара обороны нам было присвоено воинское звание младший лейтенант и специальность — военлет.

Мечта сбылась.

Итак, я военный летчик, несу службу в строевой авиационной части — 51-м скоростном бомбардировочном авиационном полку. Название полка подсказывает, что на его вооружении скоростные бомбардировщики СБ. Летчики любили этот самолет и называли его «ласточкой».

Командует нашим полком Дмитрий Петрович Юханов. Полковник всегда подтянут, чисто выбрит, в обращении со старшими и младшими всегда уравновешен, вежлив. На его гимнастерке два ордена. «Значит, понюхал пороху, — рассуждали мы, — у него есть чему поучиться, он и летает лучше всех». Нам, молодым, нужен образец, нужен пример, вот мы и нашли его в полковнике Юханове. К сожалению, недолго мне довелось служить под его командованием.

Последний предвоенный год я служил в 100-м дальнебомбардировочном полку. Летал на самолетах ДБ-3. Этот дальний бомбардировщик имел несколько модификаций. Самым удачным по летно-тактическим данным был ДБ-ЗА. Летали мы на этом самолете и радовались, надеялись, что на него скоро поставят новые, более мощные моторы, сделают небольшие доработки в его конструкции, и тогда он станет еще лучше.

Но этого не произошло. Вскоре вместо ДБ-ЗА стали выпускать ДБ-ЗФ, известный затем как Ил-4. Самолет мы освоили быстро, привыкли к нему и считали, что лучшей машины и быть не может. Я стал инструктором, чего требовала занимаемая должность — командир авиационного звена.

Перед началом войны наш полк приступил к ночной подготовке. Летали в районе аэродрома и на полигон для отработки прицельного бомбометания по кресту, выложенному из костров. Казалось, освоили все необходимое для летных экипажей дальних бомбардировщиков. Но это только казалось. Первые же дни войны вскрыли много вопросов, в которых мы слабо разбирались...

Так, наверное, я перебрал бы в памяти все дни, и недели, и месяцы, проведенные на войне до дня сегодняшнего, оценивая и анализируя, но мои мысли прервал монотонный гул самолета. «Это за нами», — мелькнуло в голове.

— Ребята, посадочный знак! Быстро! — крикнул я и выскочил из домика. За мной — остальные. Обгоняя друг друга, бежали мы по взлетному полю.

И вот над нами появился «Дуглас». Сделав разворот, он плавно пошел на снижение и приземлился у Т-образного знака, выложенного нами из парашюта. Все радовались как дети.

— Что это вы?! Будто самолета никогда не видели, — утихомиривал их я.

И кстати. Неожиданно, как снег на голову, из машины вышел сам командир полка Николай Иванович Новодранов. Мы даже рты раскрыли от удивления. И нашел же полковник время отрываться от дел и лететь сюда, к потерпевшему аварию экипажу! — Что молчите? Докладывайте! — приказал Новодранов.

— Здравия желаем! — опомнились мы.

— Я тоже рад, что вы будто бы в добром здравии.

— Целы и почти невредимы!

А командир тут же будто из ушата водой плеснул:

— Докладывайте, товарищ лейтенант!

Официальный тон полковника отрезвил нас. Экипаж подтянулся. Руки по швам. Я же подробно доложил о случившемся. И по мере того, как я описывал наш полет, лицо командира все более хмурилось. Но он слушал меня, не перебивал. А когда я кончил, резко проговорил:

— Неправильно действовали, лейтенант! Вам также нужно было прыгать, а не пытаться сажать горящий самолет. Ведь спасти его шансов у вас почти не было, а риск большой. — И, помолчав, добавил: — Жизнью рисковать надо разумно. Мы не имеем права погибать зря. Война только начинается...

После этих слов мы окончательно сникли. Прав командир, машину-то не спасти. А погибнуть мне было проще простого. Живым остался, считай, случайно.

Но тут Николай Иванович неожиданно улыбнулся, подошел ко мне и крепко обнял.

— Поздравляю тебя, дорогой, — сказал просто, совсем по-домашнему. А потом уже официально, насколько позволяла обстановка, сообщил: — Сегодня опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР. За образцовое выполнение боевых заданий командования вам, товарищ лейтенант, присвоено звание Героя Советского Союза. Вы, Куликов, награждены орденом Ленина. Вы, товарищи, — он повернулся к Панфилову и Васильеву, — орденом Красной Звезды.