Самолет уходит в ночь - [24]

Через день мы снова готовились лететь. Ночью. В тыл врага. Теперь нужно нанести бомбовый удар по фашистским объектам в Новгороде. Разведка сообщила: на железнодорожной станции города сосредоточено много военной техники.

В воздух один за другим поднимаются бомбардировщики. Подходит моя очередь. А тучи еще сильнее сгустились. Начинает моросить неприятный осенний дождь. Тьма подступила к самым зрачкам.

— Не небо — кисель, — буркнул Саша Панфилов. — Это так, между прочим. Занимает свое место. Готовы к работе и остальные.

— Взлетишь? — совсем не по-военному спрашивает командир полка.

— Взлечу, — отвечаю как можно бойче, а у самого сердце сжимается от волнения: ни зги не видать.

Выруливаю на старт. Взлетаю. Самолет набирает скорость, нехотя отрывается от земли, вслепую прорезает мокрую тьму. Потихоньку, с маленьким креном, как у нас говорят «блинчиком», разворачиваюсь и ложусь на заданный курс. Лечу, будто иду над пропастью по узкому бревну. Темнота. Нет ни земли, ни неба. Все исчезло. Весь мир отгорожен от меня этой тьмой за стенами кабины самолета. Руки на штурвале, глаза на приборах. Трудно летчику пилотировать самолет в таких условиях. Но не легче и штурману вслепую прокладывать маршрут, отыскивать скрытую в кромешной тьме цель, поражать ее бомбами.

— Сегодня нам легче, чем другим, — говорит Куликов. — Спасибо ориентиры хорошие разложили.

В самом деле, в этом полете наш экипаж оказался в более выгодном положении, чем те, что ушли на цель раньше. Они проложили путь и указали точный ориентир для нанесения удара. До намеченного объекта еще сорок километров, а уже видно зарево пожара, яркие вспышки взрывающихся бомб, сбрасываемых нашими боевыми друзьями.

— Красочное зрелище, — снова слышится в наушниках голос Куликова.

Подходим ближе. Над освещенной пламенем железнодорожной станцией стоит густой черный столб дыма: очевидно, горят цистерны с горючим. Делаю заход на цель. Куликов сбрасывает на парашютах САБы — светящиеся авиабомбы.

Кстати, о САБах. В начале войны ими пользовались редко. А потом поняли, что это прекрасное вспомогательное средство. И не только для освещения вражеских объектов. САБы мешали фашистским зенитчикам вести прицельный огонь, снижали эффективность прожекторов.

Вот и сейчас гитлеровцы открыли огонь не по самолету, а по САБам. Пытаются сбить их. Но безрезультатно В воздухе видны отдельные разрывы зенитных снарядов да частые пунктиры трассирующих пуль. А в общем железнодорожный узел защищен слабо. Очевидно, фашисты не ожидали здесь удара нашей авиации, тем более в ночное время.

Выходим точно на цель. Штурман сбрасывает две 250-килограммовые бомбы. Еще один заход — из бомболюков сыплются двенадцать 100-килограммовых «зажигалок».

Стрелки дружно поливают скопившиеся эшелоны пулеметным огнем. Бомбардирование крупного железнодорожного узла противника прошло успешно.

Выполняя боевые задания в различных погодных условиях, в любое время суток — днем и ночью, — мы все больше убеждались в необходимости полетов на наших самолетах в тыл врага только в ночное время, а если днем, то в облачную погоду. Не без исключений, конечно. Но именно так — как правило. И вот почему...

Тактико-технические возможности, вооружение и маневренность любых бомбардировщиков того времени во многом уступали этим параметрам самолетов-истребителей. Пусть даже превосходство в количестве машин — и значительное! — но в дневных условиях при безоблачной погоде мы представляли не столько грозную силу, сколько удобные мишени. Малая скорость, слабое бортовое оружие, полеты на малых и средних высотах без надежного сопровождения в воздухе позволяли немецким истребителям и зенитной артиллерии противника безнаказанно расправляться с нами.

Ведь именно тогда гитлеровская пропагандистская машина буквально трубила на весь мир о полном уничтожении советской авиации. Все мы, конечно, знали о том, что у гитлеровской пропаганды на вооружении были и клевета, и демагогия, но, тем не менее, ситуация в небе в первые дни войны складывалась не в нашу пользу. Об этом уже много было сказано военными, историками, литераторами. Хочу высказать и свое мнение, чтобы в меру возможности дополнить или уточнить известные доводы и аргументы. И вот в каком плане. Наша авиация — истребительная, штурмовая и бомбардировочная — имела соответственно различную дислокацию, поэтому и наши потери в первые Дни войны тоже нельзя определять, как говорится, скопом.

Известно, что немецкая авиация в первые-дни войны совершила много массированных и неожиданных начетов на наши приграничные аэродромы, вывела из строя их и базировавшиеся там самолеты. Наша же дальнебомбардировочная авиация располагалась на более глубоких аэродромах, там, куда вражеские самолеты не долетели. Значит, она уцелела. И техника, и личный состав, и службы обеспечения. И понятно, что ее в это трудное для страны время стремились наиболее интенсивно использовать для нанесения ударов по врагу, нo полеты, как правило, выполнялись в дневных условиях. Тут сказались и степень обученности летного состава, и неотложность выполнения боевых задач. Но это вело к потерям. Конечно, наносился и врагу урон, но и наша дальнебомбардировочная авиация таяла.