Самолет на все времена - [10]

Энди уже несколько раз доводилось терять сознание, но вот от собственного душераздирающего вопля он пришел в себя впервые. Говорить не мог — только хлопал глазами, трясся и пытался набрать в грудь хоть немного воздуха. Казалось, что легкие и горло намертво забиты липкой черной пустотой из кошмара.

— Головой не двигайте, — резко сказали над ним. — Где болит?

Энди вспомнил, как тренер по гимнастике учил его приходить в себя после особо неприятных падений, резко выдохнул через нос и обнаружил, что уже вполне способен говорить.

— Л-лоб… н-немножко. С-стенка… мистер Гамильтон…

— Стекло, вы хотите сказать?

— Нет. Мне п-поме… Я видел. Голоса… и… — Что говорили голоса, он запомнил, может быть, не полностью, но хотя бы общий смысл. А вот то, что было между ними — между и одновременно — описать было невозможно. Для этого слов в родном языке, которым Энди владел весьма бойко, не находилось. — И… как похлебка в мясорубке.

— Вам опять что-то привиделось?

— Да. И… знаете, мистер Гамильтон, — Энди сел, ощупывая лоб. Шишка будет, но и все. — Вот то, что эти люди говорили, я точно не слышал и не читал. Место… дом на пяти дорогах. Лефеврова проруха. Он так и сбежал — как вы сказали. Только на самом деле. Это же все проверить можно!

— Так, — какое серое лицо у мистера Гамильтона, будто это он, а не Энди, головой ударился. А, может быть, и ударился, кстати — просто привык не кричать.

— Перебирайтесь на мое сидение. Я сяду за руль. Едем домой. Хватит. Вам нужно к врачу, и вообще эта история, я вижу, плохо на вас сказывается.

— Вовсе не плохо, — запротестовал репортер, уже успевший составить план проверки всех, несомненно ценных, сведений, которые содержал в себе жуткий кошмар. — Очень даже… ой. Извините, мистер Гамильтон. Я зеркало разбил… я заплачу за ремонт… но как же вы поедете?

— Не говорите глупостей. А зеркало — это не страшно. У меня запасное есть. У меня всегда есть.

Мы уже и не ждали увидеть наших героев, но в конце октября в очередной вечер пятницы они все-таки явились. Мистер Гамильтон был, по своему обыкновению, тих и сдержан, а вот репортер едва дождался, пока разойдутся случайные посетители. На месте ему не сиделось. Это, разумеется, приметили.

— Ну, — спрашивает мистер Данхэм, — раскрыли заговор?

— В смысле, — встревает библитекарь, — все тайны комми выдали?

— Тут такая невероятная история, куда там коммунистам… — улыбается молодой человек. И начинает выкладывать. Про позывной «Асгард» и его послужной список. Про Управление Специальных Операций и его «ночные такси». Про ирландскую яхту, ее хозяина и всю его бурную биографию: от нашей секретной службы до ирландской гражданской войны, с заходом в литературу. Про мерещившихся драконов. Про сны и несостоявшийся расстрел. Про Лефеврову проруху, оказавшуюся старым домом на перекрестке пяти дорог. Домом, который снесли, чтобы достроить казармы, которые потом превратили во временную тюрьму, и в которых потом — да, именно там. Про рисунок, стенку и священника. В общем, два или три журнала за океаном такой рассказ купили бы с удовольствием. Отставной полковник Джонсон и капитан-лейтенант Шарп сначала слушали с интересом, потом только плечами пожали, а когда дело дошло до перекрестка — начали смеяться. Остальные уже давно смеялись. Кроме бармена.

— Не стыдно вам, мистер Бретт, такие истории сочинять?

— Да какое там сочинять? Ну что вы, право? Вот на последнее у меня и свидетель есть. Мистер Гамильтон сам видел — я на дороге его заслушался и чуть в овцу не врезался. Стукнулся головой о стекло и провалился. И слышал чей-то разговор о том, как человека в стену засосало. Я даже не знал, что там за проруха. Я на нее две недели убил, пока выяснил, что это было за здание. Про него теперь даже в Дублине разве что старожилы знают… Слушали мы, не отрываясь. Пожалуй, все это могло поспорить с новым телешоу мистера Хилла. Мистер Бретт еще что-то говорил, а потом как выдаст:

— Вот сэр Уинстон поверил, а вы! — Тут уже и я рассмеялся до слез. А юноша сам едва не плачет, к спутнику своему разворачивается: — Мистер Гамильтон, ну скажите вы им! Тот только головой покачал, руками развел.

— Энди, я же вас предупреждал…

— Молодой человек, — сказал отставной полковник, — ну как вы себе это представляете? УСО это УСО, про них я во что угодно поверю — там нашлось бы место хоть для дракона, хоть для покойного ирландского политика. Но эта история не с войны началась и на войне не закончилась. Скорее всего, мы имеем дело с розыгрышем. 30 лет — это много, но армейская жизнь в мирное время на семь десятых состоит из скуки. Чего только не сочинишь.

— Но я же сам видел и сам слышал!

— А вот это… плохо. Мистер Уотсон, это, кажется, по вашей части? Мистер Бретт оглядел нас такими глазами, что я уже готов был согласиться с полковником — видимо, действительно сильно головой ударился. Кажется, хотел что-то сказать, но удержался, вышел — и дверью хлопнул так, что едва косяк не свернул.

— Молодой человек папку забыл, — говорю я.

— Да Господь с ней, с папкой, доктор Уотсон, — морщится мистер Гамильтон. Огорчился, видимо, что из-за такого пустяка его друг так расстроился. Махнул рукой — и вышел вслед за нашим выдумщиком.