Самокритический автопортрет - [7]
Поэтому-то у Веэса остались хорошие личные воспоминая об Итальянской компартии (другое дело политическая и историческая оценка, которая не может не быть глубоко критической), и он не видит свое членство в ней как напрасно потраченное время; наоборот, считает этот период - особенно первые годы, проведенные в партии, - хорошей школой жизни, подобно тому, как некоторые учившиеся у иезуитов испытывают к своим наставникам благодарность, даже когда взрослыми становятся атеистами. Дело в том, что Веэс всегда занимал в партии позицию эксцентричную, маргинальную и, можно сказать, привилегированную. Не вынося собраний (как партийных, так и любых других, с их нудной, к тому же бесполезной волокитой), в «партийной жизни» Веэс участвовал в минимальной степени и в студенческие времена при всякой возможности пропускал официальные собрания, зато с радостью участвовал в дружеских дискуссиях на культурно-политические темы. Можно сказать, что для него, искренне разделявшего некоторые принципиальные идеи социальной справедливости коммунистического движения, партия была не политической организацией, которой следовало служить, а скорее жизненным опытом, сферой сознательных поисков внутри определенного исторического контекста. Поэтому, когда этот опыт себя исчерпал, «выход» из компартии оказался для Веэса естественным, лишенным драматизма в отличие от других «отречений». И если трагические венгерские события заставили многих давних членов партии с тяжелым сердцем оставить ее, то для Веэса, не имевшего, впрочем, за плечами опыта такого членства, оказалось достаточным подписаться под коллективным протестом против действий советского правительства. Подлинный кризис вызвали в нем не менее трагические «чехословацкие события», означавшие для него конец, или начало конца, его надеждам на обновление, - которые в свое время привели его в коммунистическую партию, - и принятому на себя моральному долгу внести посильный вклад в дело реформирования, пусть и оказавшегося иллюзорным.
Однако Веэс никогда не строил себе иллюзий относительно трудностей, препятствий и сопротивления, которые с самого начала сулил такой путь, хотя бы потому, что после нескольких лет, проведенных в Советском Союзе, он лучше других понимал, с кем имеет дело, и голова его была свободна от идеологических предубеждений, свойственных многим его товарищам, не говоря уже о руководстве итальянской компартии и партийных интеллектуалах или, хуже, «попутчиках» или «полезных идиотах»19 .
Своим поступлением в аспирантуру в Москве Веэс обязан Антонио Банфи, которому еще во время работы над дипломом выразил свое желание после университета продолжить учебу в Москве и провести там несколько месяцев. Банфи, член ЦК Итальянской компартии, отнесся к этому его желанию очень серьезно и вскоре сказал Веэсу, что тот может поехать в Москву, но не на несколько месяцев, а на целых три года и стать аспирантом МГУ. Вне себя от радости и ошеломленный такой возможностью, он нашел полную поддержку у родителей, которые с полным правом могли ожидать от сына, что после окончания университета он «осядет» на месте. Тем временем, в 1957 году, Веэс совершил непредусмотренную поездку в Советский Союз на Международный фестиваль молодежи.
В составе группы своих ровесников, съехавшихся из всех итальянских областей, он в обществе своей сестры Лауры отправился в Москву «туристом». Ехали морем из Марселя в Одессу, потом поездом из Одессы в Москву. На каждой станции поезд встречали рукоплещущие толпы. По всей вероятности это было организовано, но также не исключено, что эти толпы собирались стихийно - ведь такого количества иностранцев, хотя бы и более или менее дружественных советскому режиму, советским гражданам еще не приходилось видеть. Это был их первый дружественный контакт с внешним миром после войны, в момент, когда что-то сдвинулось под сковывающей неподвижностью системы, если не в сознании, то в восприятии и чаяниях людей. Проведенный в Москве месяц прошел под знаком этих ошеломляющих вокзальных встреч по пути из Одессы. Конечно, в атмосфере фестиваля было очень много «советского», идеологизированного и спланированного заранее, но гораздо больше во встречах и разговорах иностранцев с советскими людьми было непосредственности, что особенно верно было в случае Веэса, который наконец-то мог применить на практике свое знание русского языка во время бесчисленных встреч: одни были кратковременными, другие вылились в прочную дружбу.
