Самоход. «Прощай, Родина!» - [36]

Однако Донцов был иного мнения. Он высунулся из люка по пояс:

– Виктор, впереди чисто?

– Чисто.

– Артюхов, давай на первой вперед.

Самоходка взревела мотором, выпустив дымное облако выхлопных газов, и дернулась. Гусеницы ее гребли под себя снег и землю, но боевая машина стояла на месте.

– Глуши! Не выбраться без помощи…

Мотор заглох.

– Виктор, иди в роту, пусть тягач пришлют.

В армии приказ положено исполнять, поэтому Виктор повернулся и пошел в расположение роты. Но не успел он отойти и полсотни метров, как послышался все нарастающий свист снаряда, и Виктор рухнул в снег.

Сзади раздался сильный взрыв, его подбросило. Когда улеглась снежная пыль, Виктор поднялся.

Самоходка горела жарким пламенем, снег вокруг нее подтаивал от жара, и темное пятно на глазах увеличивалось.

Не веря своим глазам, Виктор обежал воронку с горящей в ней самоходкой. Никого!

Отослав Виктора за тягачом, Донцов спас ему жизнь. Шальной снаряд угодил в «артштурм», и все самоходчики погибли.

Сознание отказывалось верить в происшедшее. Только что сидел с парнями в самоходке – и вот уже машина в огне, а экипаж мертв. Жалко было до слез.

Виктор поплелся в расположение роты, и первый, кого он встретил, был зампотех.

– Виктор, почему пешком?

– Самоходка сгорела вместе с экипажем…

– Ах, беда какая! А ты как же?

Виктор объяснил ситуацию.

– Надо же, повезло тебе. Потери в этом бою большие, на ходу только две самоходки осталось. Теперь не знаю, расформируют нас или пополнять будут – как комбат решит. Иди к политруку, доложи о гибели парней, пусть извещения о смерти родным пишут.

Писал обычно писарь, а подписывал или комбат, или политрук.

Виктор доложил политруку о трагической гибели экипажа.

– Сам видел?

– Как вас, товарищ политрук.

– Вечная слава героям! Отдыхай, боец, заслужил.

Весть о гибели еще одного экипажа быстро разнеслась среди личного состава.

Виктор прошел в землянку, которую занимал экипаж. В ней было холодно – с утра не топили. Разломав снарядный ящик, он разжег печурку и улегся на топчан. Было холодно и на душе тоскливо.

В землянку ввалился старшина роты, поставил на топчан котелок с кашей и положил фляжку с водкой.

– Ты поешь.

– Не хочу.

– Давай помянем братов наших – пусть земля им пухом будет.

– Не в земле лежат – в самоходке.

– Сам знаешь, что от тел остается – горстка пепла.

Виктор на правах хозяина достал кружки, старшина разлил водку – принес он ее на весь экипаж. Помянули, выпили. Виктор захмелел быстро.

– Ты ешь, ешь, на голодный желудок развезет.

Виктор съел котелок каши, пока она была еще теплой.

Старшина ушел, бормоча что-то себе под нос, а Виктор уснул. Сколько он уже смертей вокруг себя видел! На войне случайность – великое дело. Не пошли его Донцов за тягачом – тоже превратился бы в пепел, как парни из экипажа. А ведь старлей мог послать другого – того же Вяткина.

Проснулся он от холода. Буржуйка уже погасла, тепло выдуло через трубу, и в землянке зуб на зуб не попадал. И то сказать, снаружи мороз градусов тридцать. Это по ощущениям, термометров на фронте не было. И обычно в землянке тесно от экипажа, а сейчас было пусто, одиноко и тоскливо.

Виктор отправился в землянку экипажа Пильняка – она была недалеко. Хотел от тягостных мыслей отвлечься, в тепле посидеть, а пришел на застолье – поминали погибшие экипажи. Рота сегодня понесла тяжелые потери, и Виктор был единственным уцелевшим из сожженных самоходок.

Встретили его молча, усадили на топчан и вручили кружку.

Виктор понюхал жидкость – не водка, это точно. С виду на коньяк похоже, но запах другой.

– Чего нюхаешь, пей!

– Это что?

– Ром трофейный. Пей! Мы пили – не отравились.

Виктор поднял кружку:

– За однополчан – тех, что не вернулись.

Они выпили и принялись за закуску – огурцы соленые, кусок сала, нарезанный ломтиками, и нарезанную крупными кусками полукопченую колбасу. Виктор такую давно не видел и, взяв кусок, понюхал его. Пахло вкусно.

– Тоже трофей? – спросил он.

– Он самый! Из подбитой самоходки немцы сбежали, а мы в рубке нашли. Видимо, НЗ с собой возили.

Виктор съел кусок, заедая его ржаным хлебом. НЗ – неприкосновенный запас – был в каждой самоходке. Несколько банок тушенки, сухари, иной раз – брикетированное гороховое пюре. Случалось, когда повара не успевали подвезти горячую кашу – самоходки на марше были или позиции бомбили, – экипажи без угрызений совести съедали НЗ. Зампотылу ругался, но бойцы только посмеивались – не сидеть же голодными. А заряжающий Вяткин однажды даже высказался по этому поводу:

– Оставим НЗ нетронутым, а нас подобьют. Столько добра пропадет – лучше уж слопаем.

Засиделись допоздна, начали разговор о перипетиях боя. Оказалось, самоходку Донцова наши потеряли из виду – но как немцы ее проглядели? А ведь ворвись в деревню хотя бы три самоходки – и исход мог бы быть другим. Но что говорить о несбывшемся?

Ночевать Виктор ушел в свою землянку. Забив топку дровишками, он уснул. Проснувшись утром, заснул снова и спал до полудня. Самоходки и экипажа нет, служба остановилась.

Проснувшись в обед, вышел из землянки, умылся снегом и сразу взбодрился.

Тут появился посыльный:

– Стрелков, к комбату.

Неклюев занимал комнату в избе, остальные помещения принадлежали замполиту и штабу.