Самое ценное в жизни - [75]

В конце сюжета возникло красивое, с суровыми чертами, лицо мсье Дюваля, напряженно глядящего на картину Татьяны Нестеровой. Ведущая с большим пиететом представила его, как известного мецената.

Владимир, взглянув на задумчивое лицо Татьяны, насупился и молча вышел из комнаты.

Она проводила его внимательным взглядом. От нее не ускользнула его болезненная реакция на появление Шарля. Наверняка решил, что с ним она была бы более счастлива. Но ведь это не так. Ей стало стыдно. Зачем она мучает его столько времени?

Всё это время он старался к ней не прикасаться. Не брал за руки, не целовал, нервно отскакивал, если случайно задевал хотя бы рукавом. Сначала это ее обижало, и она корила себя за непоследовательность: сама сказала, что не хочет с ним жить, а теперь сердится, что он свято выполняет ее же требование, ведь понятно, что он просто боится сорваться и обнять ее против ее воли.

Порой, надеясь, что он, не выдержав, поцелует ее, а дальше у них закружатся головы и ей не придется ничего предпринимать, чтоб наладить их супружескую жизнь, прибегала к маленьким провокациям – то пройдет слишком близко, или нагнется вместе с ним над кроваткой сына, как бы невзначай коснувшись его не стянутой лифчиком грудью. Но он стойко выдерживал все испытания, лишь на скулах появлялись багровые пятна и под ледяным душем стоял дольше, чем обычно.

Подумав об его обнаженном теле, Татьяна почувствовала, как где-то в глубинах ее женского естества рождается желание. Она глухо вздохнула. Ну вот, опять! Пока она болела и интимных отношений не разрешали врачи, было легче. Теперь запреты сняты, и стало гораздо тяжелее. Тяга друг к другу была так велика, что, очнувшись ночью от тяжкого чувственного сна, порой она не могла понять, где сон, а где явь.

Лежала до утра без сна и знала, что Владимиру так же тяжело. Слышно было, как он несколько раз за ночь принимал в ванной душ, и, как она подозревала, ледяной. Порой среди бела дня она ловила взгляд его полузакрытых глаз, смотрящих на нее с таким голодным выражением, что ее тело само невольно отзывалось на тайный мужской призыв.

Но делать сама первый шаг не хотела. Тяжелая, хотя и прошедшая, обида превозмогала все добрые чувства. Но сегодня, увидев его помрачневшее виноватое лицо, решилась. Нельзя допустить, чтобы он и дальше считал, будто испортил ей жизнь, это просто жестоко.

Вечером, накормив сынишку, едва дождалась, когда Владимир уляжется спать у себя в кабинете. Приняла душ, обильно полившись тонизирующим гелем, набросила самую соблазнительную свою ночную рубашку, купленную в прошлом году в Стокгольме как раз для этих целей. Одним из главных ее достоинств была соблазнительная голубоватая прозрачность и шелковистость. Стоило задеть, и рубашка падала к ногам. Распустила заплетенную на ночь косу, нерешительно посмотрела на себя в зеркало и, боязливо закусив губу, босиком пробралась в его комнату.

Он лежал, обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Заколебалась, жалея будить его после тяжелого рабочего дня, но тут он горько, со всхлипом, вздохнул, и она решилась.

Неслышно присела на край кровати и мягко провела теплой ладонью по его голой спине. Он вскочил и уставился на нее, не веря своим глазам. Опомнился, крепко схватил обеими руками и уложил рядом. Не было ни поцелуев, ни ласковых слов – одно изголодавшее тело мужчины. Она не успела подумать, что напрасно надела роскошную ночнушку, как он уже бился в бешеных конвульсиях и с трудом сдерживал рвущиеся из горла стоны.

Замер, уткнувшись ей в шею. Она почувствовала на груди горячую влагу и успокаивающе провела рукой по его голове. Он прерывисто сказал:

– Знаешь, мне всю жизнь внушали, что мужчины не плачут. Мне и не приходилось это делать до встречи с тобой.

Она мягко заметила:

– Значит, сейчас ты живешь полной жизнью. Не каждый может так глубоко чувствовать.

Он глубоко вздохнул и поднял голову.

– Да, но лучше бы прошедшего года не было! Хотя сейчас не знаю, на каком я свете. Как говорят, умер и попал в рай…

Прильнул к ее губам, томительно поцеловал. Провел руками по хрупким плечам, спустив с них тонкие шелковые бретельки.

– Не совсем хорошо получилось в первый раз. Но сдержаться, я думаю, на моем месте не смог бы никто. Но теперь я всё сделаю правильно!

Татьяна хотела ему сказать, что всё хорошо, но он прильнул к ней в требовательном поцелуе и слова вылетели из головы. Она изнемогала от его настойчивых ласк, от горячих трепетных рук, от нежных слов, что он без устали шептал ей. Провела рукой по его щеке и удивилась – она была гладкой, щетины не было. С изумлением спросила:

– Ты что, брился на ночь?

Он счастливо засмеялся:

– Милая, я всегда бреюсь на ночь, чтобы не колоть твою нежную кожу. Последнее время это имело не практический смысл, а превратилось в некий магический ритуал – если буду упорно бриться каждый вечер, то рано или поздно, но ты придешь ко мне.

– А почему ты сам не приходил?

Он горестно вздохнул.

– Как я мог? Ты же сказала, что не хочешь больше меня видеть. А умолять я не хотел. Ты бы по доброте душевной пожалела, а я бы потом всю жизнь думал, что ты живешь со мной из жалости.