Самодержец пустыни - [162]

– Генерал проезжает, – заметил один изменившимся голосом.

Прерванная беседа возобновилась, но ненадолго. В комнату вбежал служащий торгового дома с криком:

– Барон!

Открыв дверь, генерал замер на пороге. Лампы ещё не зажигали, и хотя в комнате было темновато, барон всех узнал, тепло поздоровался, поцеловал у хозяйки руку и согласился выпить чашку чая. Затем заговорил:

– Я собираюсь похитить вашего гостя, – обратился он к хозяйке и, повернувшись в мою сторону, спросил: – Хотите совершить со мной автомобильную прогулку? Покажу вам город и окрестности.

Натягивая пальто, я привычно сунул в карман револьвер, барон заметил это и рассмеялся. – Да оставьте вы эту игрушку! Со мной вы в полной безопасности. Не забывайте пророчества хутухты из Нарабанчи: вам будет во всём сопутствовать удача.

– У вас хорошая память, – ответил я, рассмеявшись в ответ. – Пророчество помню. Но только что понимать под «удачей»? Может, смерть – как отдых после долгого трудного путешествия? Но должен признаться, что предпочитаю лучше скитаться и дальше – к смерти я не готов. Мы направились к воротам, где стоял большой «фиат» с включёнными фарами. Водитель в офицерской форме недвижным изваянием сидел у руля и, пока мы влезали в автомобиль и усаживались, держал руку у козырька.

– На телеграф! – приказал барон.

Автомобиль рванулся с места. В городе по-прежнему гудел и толпился народ, но на всё это теперь был как бы наброшен покров тайны. Монгольские, бурятские и тибетские всадники на всём скаку врезались в толпу; ступающие в караване верблюды важно поднимали при встрече с нами свои головы; жалобно скрипели деревянные колёса монгольских телег, и всё это заливала ослепительная дуга света от электрической станции, которую барон Унгерн приказал запустить вместе с телефонным узлом сразу же после взятия Урги. Он распорядился очистить от мусора и продезинфицировать город, который не знал метлы ещё со времён Чингисхана. По его приказу наладили автобусное движение между отдельными районами города; навели мосты через Толу и Орхон; начали издавать газету; открыли ветеринарную лечебницу и больницу; возобновили работу школ. Барон оказывал всяческую поддержку торговле, безжалостно вешая русских и монгольских солдат, замешанных в грабеже китайских магазинов.

Однажды комендант города арестовал двух казаков и одного монгольского солдата, укравших из китайского магазина коньяк, и доставил мародёров к генералу. Тот приказал бросить связанных воришек в свой автомобиль и отвёз их к китайцу. Вернув тому украденный коньяк, генерал велел монголу вздёрнуть одного их русских сообщников тут же, на высоких воротах. Когда казак закачался в петле, генерал скомандовал: «И напоследок этого!» Теперь на воротах болтались уже двое казаков; барон заставил повесить и монгола. Всё свершилось молниеносно; придя в себя, владелец магазина в отчаянии бросился к генералу с мольбой:

– Господин барон! Господин барон! Прикажите убрать этих людей с моих ворот – у меня же не будет покупателей!

Проехав торговый район, мы направились в русский посёлок, расположенный по другую сторону небольшой речушки. Па мосту стояли несколько русских солдат и четверо принарядившихся монголок. Солдаты, превратившись тут же в истуканов, отдавали честь, поедая глазами сурового командира. Женщины, засуетившись, хотели было убежать, но, заворожённые дисциплинарным рвением своих ухажёров, тоже приложили руки к голове и застыли. Барон со смехом сказал мне:

– Можете убедиться, какова у меня дисциплина! Даже монголки отдают мне честь!

Скоро мы выехали на равнину, и автомобиль помчался как стрела; ветер свистел в ушах, пытаясь сорвать с нас одежду. Но сидевший с закрытыми глазами барон Унгерн только повторял: «Быстрее! Быстрее!» Мы долго молчали.

– Вчера я ударил своего адъютанта за то, что он, войдя без приглашения в юрту, прервал мой рассказ, – сказал он.

– Вы можете продолжить его сейчас, – предложил я.

– А вам не будет скучно? – Моя история подходит к концу становясь, впрочем, здесь интереснее всего. Я говорил уже, что собирался основать орден Военных буддистов в России. Зачем? Чтобы охранять процессы эволюции, борясь с революцией, ибо я убеждён: эволюция приведёт нас к Богу, а революция – к скотству. Но я забыл, что живу в России! В России, где крестьяне в массе своей грубы, невежественны, дики и озлоблены – ненавидят всех и вся, сами не понимая почему. Они подозрительны и материалистичны, у них нет святых идеалов. Российские интеллигенты живут в мире иллюзий, они оторваны от жизни. Их сильная сторона – критика, но они только на неё и годятся, в них отсутствует созидательное начало. Они безвольны и способны только на болтовню. Так же, как и крестьяне, они ничего и никого не любят. Все их чувства, в том числе и любовь, надуманны; мысли и переживания проносятся бесследно, как пустые слова. И мои соратники, соответственно, очень скоро начали нарушать правила Ордена. Тогда я предложил сохранить обет безбрачия – вообще никаких отношений с женщинами, – отказ от жизненных благ, роскоши, все в соответствии с учениями жёлтой веры, но, потакая широкой русской натуре, разрешить потребление алкоголя и опиума. Теперь за пьянство в моей армии вешают и солдат, и офицеров, тогда же мы напивались до белой горячки. Идея с Орденом провалилась, но вокруг меня сгруппировалось триста отчаянно храбрых и одновременно беспощадных человек. Позже они показали чудеса героизма в войне с Германией и в единоборстве с большевиками, ныне уже почти никого не осталось в живых.