Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [75]

Как администратора Баранта особенно интересовали финансовая и хозяйственная составляющие деятельности графа Воронцова. Так, он отмечал, что возведение дворца в Алупке, который, на взгляд дипломата, представлял собой настоящий феодальный замок, а не загородный дом, уже стоило Воронцову многие миллионы. При строительстве дворца использовался в основном труд оброчных крестьян из Владимирской и Московской губерний. Но Воронцов, по словам Баранта, выправил крестьянам паспорта, за которые они должны были уплатить по 30 руб., имели возможность зарабатывать по 800 руб., работая каменщиками и плотниками. В таком подходе к труду Барант усматривал «дух истинного либерализма»[597].

Если император Александр I, по словам Баранта, был очарован красотой этих мест, особенно Ореандой (как и сам посол), то Николай I не испытывал восторга по отношению к Крыму. Когда в 1837 г. императорская семья посетила Крым, ни Ореанда, ни в целом побережье его не очаровало, а императорское нерасположение к Крыму стало темой нескольких весьма любопытных разговоров между государем и послом[598].

Конечно, Николая Крым весьма интересовал, по крайней мере в одном очень важном аспекте – военном. Именно поэтому Севастополь стал главной целью путешествия французского дипломата. Там для проживания ему выделили «павильон», который занимал император Николай во время своего визита в Севастополь. Этот павильон построили на месте «барака», где ранее останавливалась императрица Екатерина II. Севастополь, отмечает Барант, «это мощный морской порт, имеющий большое значение на Черном море, возрастающее день ото дня»[599].

Если же рассматривать Севастополь не как военно-морской порт, а как гражданский город, то он, по словам Баранта, просто «ничто». Помимо моряков, солдат, служащих и рабочих, население города насчитывало, по его данным, 6000 жителей[600]. «Ничто еще не привлекает людей в этот военный лагерь […] Еще не предвидится то время, когда Севастополь станет чем-то иным, нежели военным портом», – писал он[601].

Французский дипломат имел возможность детально ознакомиться с устройством севастопольского порта. Рейд, который, по его словам, мог вместить все флоты Европы, прикрывался двумя батареями смежных казематов на двести человек каждый. Император, по замечанию Баранта, в юности изучавший искусство фортификаций, очень любил именно систему батарей-казематов. «Казематы широкие и проветриваемые, они должны быть весьма здоровым местом обитания для войск; третья батарея той же мощности расположена на входе в военный порт. Этот порт очень удобен. Глубина везде достаточна для прохода больших кораблей…»[602]

Строительные работы велись под руководством английских инженеров. По словам Баранта, в морском деле русские следовали английскому опыту. Долгое время на русской службе находилось много английских моряков, однако в настоящее время, отмечает дипломат, «во флоте, как и в армии, национальное мнение и, следовательно, мнение императора настроено против допуска иностранцев»[603].

Кто строил севастопольский порт? Как писал Барант, в России нет свободных рабочих. Каждый человек, не являющийся ни дворянином, ни торговцем, ни солдатом, ни служащим, является чьей-либо собственностью. В городах активно применяется труд отходников, но, когда речь идет об осуществлении больших работ, рук не хватает. В таких случаях предприниматели покупают у собственников земель в наиболее населенных провинциях патент на вербовку рабочих в их владениях. Так было при восстановлении Зимнего дворца, сгоревшего от пожара и восстановленного за пятнадцать месяцев. Такие рабочие и составили примерно десять тысяч строителей порта в Севастополе.

Помимо этой категории рабочих в Севастополе, по словам Баранта, использовались солдаты двух дивизий 5-го армейского корпуса – примерно 25 тыс. пехотинцев. Это позволяло задействовать примерно 7 тыс. рабочих ежедневно в погожие месяцы. Поскольку гидравлические работы очень тяжелы и вредны для здоровья, в том числе, из-за эпидемий, в Севастополе применялся труд 2 тыс. каторжан. Еще 1 тыс. составляли вольнонаемные рабочие, каменщики и плотники[604]. В общей сложности это дало 20 тыс. человек, ежедневно занятых на строительных работах.

Для Баранта эти люди являлись не просто строителями, а солдатами и моряками, которых при необходимости можно быстро посадить на корабли и доставить к Константинополю. «В течение трех дней Россия сможет перебросить туда армейский корпус; ее флот на Черном море не имеет другого предназначения»[605]. Именно в этом Барант усматривал пресловутую «русскую угрозу», хотя вовсе не был русофобом.

Вообще в Крыму Баранту все понравилось: «Нам ничего не нужно было просить, настолько велико было желание нам услужить»[606]. В распоряжении дипломата были самые лучшие дома: в Мисхоре, например, он жил в загородном доме генерала-лейтенанта Льва Александровича Нарышкина, племянника Марии Антоновны Нарышкиной, фаворитки императора Александра I, проживавшей в Ялте. Множество слуг, замечательный повар, лошади, кареты, всегда готовый помочь исправник – все это было любезно предоставлено послу.