Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [115]
Действительно, начиная со штурма Бастилии 14 июля 1789 г. революционные события потрясали Францию лишь в жаркие летние месяцы. Смена режимов в ходе Революции конца XVIII в. происходила тоже летом. 10 августа 1792 г. пала монархия, в результате восстания 30 мая – 2 июня 1793 г. жирондисты были изгнаны из Конвента монтаньярами, и, наконец, 27 июля 1794 г. в ходе термидорианского переворота потеряли власть робеспьеристы. В XIX столетии эта традиция была продолжена: в июле 1830 г. произошла революция, приведшая Луи-Филиппа к власти.
Традиционно историки отмечают следующие причины революции: упорный отказ правительства от парламентской и избирательной реформ, узость политической базы режима, осторожная внешняя политика, безразличие к положению рабочего класса, углубление экономического кризиса, нечувствительность властей к критике, рост коррупции. Однако помимо названных, необходимо учитывать и причины психологического свойства, лаконично выраженные Альфонсом Ламартином в известной фразе: «Франция скучает».
К чему ведет такая «скучная» жизнь, прекрасно понимали и в России. Так, во Всеподданнейшем отчете III отделения за 1839 г. отмечалось: «Продолжительный мир и продолжительная война, две крайности, производят в людях одинаковые последствия: колебания умов, жажду перемены положения, а это самое производит толки, из которых образуется мнение общее»[976].
Революция 1848 г. явилась неожиданностью не только для французов. Она застала врасплох и многих иностранцев, находившихся в стране, в частности, поверенного в делах России во Франции, уже знакомого нам Н.Д. Киселева.
Начиная с академика Е.В. Тарле в отечественной исторической науке сформировалось мнение, будто бы Киселев в значительной степени был наделен опаснейшим для России пороком всех николаевских дипломатов: он систематически стилизовал свои донесения так, чтобы жадно и внимательно читавший и испещрявший их замечаниями царь был вполне удовлетворен[977]. Конечно, Е.В. Тарле был прав, подчеркивая подобострастность дипломатов и их стремление угодить государю. В то же время, даже если согласиться, что Киселев был «царедворцем с ног до головы», его донесения, отличавшиеся взвешенным и глубоким анализом ситуации, резко контрастировали с сухими реляциями графа Палена, который действительно был послушным инструментом политики Николая I. Киселев же в феврале 1848 г. совершил отнюдь не раболепный поступок: он рискнул ослушаться императорского приказа и остался в революционном Париже, полагая, что его присутствие может оказаться полезным для русских подданных, находившихся в столице Франции.
Как известно, революционному взрыву февраля 1848 г. предшествовала так называемая «банкетная кампания» 1847 г., явившаяся своеобразной формой протеста республиканской оппозиции правительству Франсуа Гизо, запретившему уличные собрания и демонстрации[978]. Оппозиция нашла выход – она стала устраивать антиправительственные собрания и демонстрации в кафе и ресторанах под видом банкетов по надуманным поводам. С 18 июля 1847 г., когда в Париже был организован первый политический банкет, в 28 департаментах Франции прошло 70 подобных акций и в них приняли участие более 20 тыс. человек[979]. Запрет правительством одного из банкетов, который должен был состояться 22 февраля 1848 г. в 12-м округе Парижа, вызвал взрыв негодования среди республиканцев, став прелюдией к народному восстанию, переросшему в революцию.
Киселев очень хорошо осознавал нестабильность социально-политической обстановки во Франции и готовность оппозиции к решительным действиям. Сообщая в начале февраля об обсуждении в палатах парламента ответного Адреса на тронную речь короля, он подчеркнул, что оппозиция сделает все возможное, чтобы ниспровергнуть не только кабинет Гизо, но и сам режим Июльской монархии, то есть доведет дело до революции. Тем не менее он выразил уверенность, что правительству удастся получить большинство в ходе обсуждения Адреса[980]. Адрес и в самом деле был одобрен большинством обеих палат, и в этом Киселев усматривал личную победу Гизо. Он очень высоко ценил этого министра, отмечая его умеренность, верность принципам, отсутствие склонности к популизму, приверженность миролюбивому и компромиссному внешнеполитическому курсу. Более того, по словам Киселева, Гизо был единственным политиком, способным управлять Францией, а Европа воспринимала его как гаранта умеренного и миролюбивого курса страны[981].
Несмотря на победу сторонников правительства, Киселев опасался, что намеченные на 22 февраля 1848 г. банкет и шествие могли иметь крайне опасные последствия. По его словам, достаточно было одного неосторожного выстрела, одной провокации, чтобы события приобрели неконтролируемый характер. 21 февраля он писал: «По мере приближения реформистского банкета […] опасения и беспокойство охватывают все классы парижского населения […] Очевидно, что малейший инцидент, малейшая неосторожность какого-нибудь отчаянного или недовольного человека, выходка какого-нибудь сорванца против представителя власти может спровоцировать возмущение […] и привести к взрыву, который окончится кровопролитием, чем поспешат воспользоваться анархисты […] Завтра все будет зависеть от случая […] Никто не может предположить, какой оборот может принять уличная демонстрация, в которой будут участвовать тысячи более или менее возбужденных людей, принадлежащих ко всем слоям общества»
