Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [113]

Архитектор В.П. Стасов в целом сохранил замысел Кваренги и 26 августа 1827 г. в годовщину Бородинского сражения был заложен первый камень. Особенность проекта новых ворот состояла в том, что конструкцию создавали из кирпичной кладки, обшиваемой медными листами. Из медных листов создана и скульптурная группа: шестерка коней (первая серьезная работа Петра Клодта) и фигура Славы (работы С.С. Пименова). По бокам ворот имеются надписи: «Начаты 26 августа 1827 г. Открыты 17(29) августа 1834 г.» Посмотреть на новые ворота прибыла императорская семья. Разумеется, члены дипломатического корпуса были приглашены на эти торжества. Отсутствовал лишь посол Франции маршал Мэзон. Не присутствовал он и на открытии Александровской колонны: ветеран Наполеоновских войн, маршал не пожелал участвовать в унизительном для своей страны праздновании ее поражения в войне с Россией. Как писал Сен-Жюльен, «это был отличный день для России, но очень печальный для Франции, участь которой была решена в этих далеких краях. Это воспоминание никогда не оставляет»[969].

По всей видимости, маршал Мэзон долгое время искренне полагал, что колонна, воздвигаемая на Дворцовой площади, будет просто памятником покойному императору Александру, лишенным какой-либо политической окраски. Он не знал, что Николай I еще на стадии утверждения проекта Монферрана внес свои коррективы в замысел архитектора, став, по сути, его соавтором. Об этом Мэзону сообщил сам Монферран, спешно вызванный для разъяснений во французское посольство. Мэзон нашел благовидный предлог для своего отсутствия: незадолго до открытия колонны, сопровождая императора на маневрах, он упал с лошади, и именно в этот момент его состояние ухудшилось[970].

В 1835 г. Франция, как мы знаем, направила в Петербург нового посла, теперь штатского – барона Проспера де Баранта. Будучи предельно любезным с послом ненавистного ему Луи-Филиппа, Николай не упускал возможности задеть честолюбие Баранта и показать ему свое истинное отношение к режиму Июльской монархии, а заодно продемонстрировать чувство гордости за победы, одержанные над Наполеоном. Например, такой случай представился в середине июля 1836 г., когда посол присутствовал на организованном в Кронштадте смотре 26 трехпалубных кораблей. Изучая список кораблей, Барант сразу обратил внимание на весьма показательную деталь: большинство судов были названы в честь побед, одержанных русскими над французами. Император, видя, как внимательно посол изучает список, подошел к нему и дружелюбно сказал: «Я думаю, Вам еще сложно бегло читать по-русски, давайте-ка, я Вам помогу». Первым в списке значился корабль с гордым названием «Березина». Николай, как бы пытаясь сгладить впечатление, поспешил успокоить посла, заметив: «В ваших эскадрах есть «Аустерлиц» и «Фридлянд»; все гордятся воспоминаниями о военной славе. Все это очень просто». – «Это свойственно всем нациям, сир, – ответил Барант, – и мы также умеем чтить наши победы». Хотя колкий подтекст этого разговора был очевиден, Барант в донесении сделал все-таки вывод, что в словах императора не было «ничего ранящего»[971].

К 25-летнему юбилею Бородинской битвы было приурочено начало строительства второго Храма Христа Спасителя в Москве. Строительство первого храма было начато еще при Александре I: 25 декабря 1812 г., когда последние наполеоновские солдаты покинули пределы России, император подписал Высочайший Манифест о построении церкви в Москве, лежавшей в то время в руинах. Храм задумывался как коллективный кенотаф воинов Русской императорской армии, погибших в войне с Наполеоном, – на стенах храма начертаны имена офицеров, павших в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах. 12 октября 1817 г., в пятилетнюю годовщину ухода французов из Москвы, в присутствии Александра I был заложен на Воробьевых горах первый храм по проекту Витберга. По восшествии на престол Николая I строительство пришлось остановить из-за растрат.

Торжественная закладка нового собора произошла в день 25-ле-тия Бородинского сражения – в августе 1837 г. На церемонии присутствовали митрополит Филарет, император Николай I, великие князья Александр Николаевич и Михаил Павлович. Строительство второго храма велось по проекту архитектора К.А. Тона и продолжалось почти 44 года, с 23 сентября 1839 г. по 26 мая 1883 г., когда храм был освящен.

В наследство от старшего брата досталась Николаю и задача увековечить память М.И. Кутузова и М.Б. Барклая-де-Толли, скончавшихся в 1813 и 1818 г. соответственно. Император Александр издал соответствующий рескрипт 23 сентября 1818 г. Однако скульпторы Императорской Академии художеств отказывались от участия в конкурсе на проект памятников, поскольку в нем содержалось обязательное условие изобразить военачальников в современных военных мундирах, а не в туниках или античных мантиях, как было принято в те времена. Поэтому даже через полгода после открытия конкурса не было представлено ни одного эскиза памятника. Модели памятников поручили изготовить немецкому скульптору Эдуарду Лауницу, однако его работа не была принята, поскольку ему не удалось создать убедительный образ русских полководцев. В 1829 г. Николай во исполнение воли брата организовал конкурс на создание памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли, в котором приняли участие вернувшиеся из Рима скульпторы Б.И. Орловский и С.И. Гальберг. Выбор пал на эскиз Орловского, и он в январе 1830 г. начал работу над памятниками.