Сами по себе - [71]

Он хотел страшно выругаться, огляделся и промолчал. Сидя на полу, он стянул с себя колготки и трусики, откинул в сторону слетевшие туфли и напялил на голову парик.

Лицо его сразу же преобразилось. Вместо угрюмого молодого человека на него смотрела из зеркала обескураженная побитая шлюха. Тема поправил парик. Его собственные волосы мешали посадить маленького размера парик как следует. Он снял парик, пошел в ванную и побрил голову наголо. Подумав, он намылился по пояс и, поначалу неопределенно шипя, но потом все больше и больше входя во вкус, побрил себе, заодно, и ноги. Под конец, обводя плоским корабликом марининой бритвы последний пенный архипелаг на внутренней стороне правого бедра, Тема, сам того не замечая, начал весело напевать одну из мрачнейших баллад в истории рок-н-ролла, песню Ника Кейва и Кайли Миног про серийного убийцу и его юную жертву. Он срезал себе во время бритья какой-то незаметный пупырышек на коже и потом долго промокал кровь мариниными ватными шариками и прижигал крошечную круглую ранку марининым дезодорантом. Кокетливо изгибаясь, он придирчиво осмотрел ноги и остался доволен. Костистых выпуклостей не убавилось, но они, по крайней мере приобрели некоторую кукольность и известную определенность форм, что, заключил Тема, прополаскивая бритву, нам и нравится больше всего, когда мы женские ноги разглядываем.

Теперь синтетические больнично-белые волосы легли двумя аккуратными прямыми кулисами по бокам его сосредоточившегося лица. Тема одел бюстгальтер, с нечеловеческим трудом, выворачивая руки как мученик на дыбе, застегнул его на спине и запихал в чашки по комку туалетной бумаги. Он посмотрел на часы.

Половина седьмого.

Из разбросанных на кровати вещей он выбрал нейлоновую рубашку старомодного покроя, украшенную бравурными желтыми подсолнухами на синем фоне. Она оказалась на несколько размеров меньше, чем нужно. Он порылся в шкафу и извлек полупрозрачную, мерзкого голубого цвета кофту на молнии и с воротником из перьев. Кофта была просторная, удобная, но с париком сочеталась плохо. Тема бросил кофту на кровать и снова зарылся в шкаф. Через час он сидел перед зеркалом окруженный беспорядочно разбросанной одеждой в собственной, оставшейся еще от института белой рубашке, узлом завязанной на животе (ему пришлось добавить в лифчик еще пол-рулона туалетной бумаги) и накладывал на лицо неяркий утренний грим: перламутровую помаду и легкие дымчатые тени и подводил карандашом и тушью брови и края губ.

В половине десятого Тема снова придирчиво рассматривал себя в зеркале: высокая крупная девушка в белом парике, в белой блестящей футболке, украшенной черными котятами, в мешковатых обтрепанных по низу джинсах и в мужских кроссовках. Он с сожалением снял полиэтиленовую прозрачную куртку, которая как нельзя лучше подходила к наряду и надел другую, джинсовую, с большими внутренними карманами. Он достал пистолеты, вставил в рукоятки новые обоймы и положил пистолеты во внутренние карманы куртки. Он одел темные маринины очки и в этот момент зазвонил телефон. Тема взял трубку; одновременно он накинул на плечо маринин рюкзачок и снова посмотрелся в зеркало.

— Слушаю, — сказал он в трубку кокетливым женским голосом.

— Але, — сказала Кореянка Хо растерянно, — Але. Эй.

— Слушаю, — повторил Тема томно.

— Это кто? — неуверенно спросила Кореянка Хо.

— А кого вам нужно? — спросил Тема.

— Я, наверное, не туда попала, извините, — сказала Кореянка Хо и повесила трубку.

Через минуту она перезвонила. Тема послушал автоответчик.

— Привет! — сказала Кореянка Хо, — Тебя опять нет. Значит, все отменяется. Жаль. Ну, ладно. Я вечером приду, наверное, если ты не против. Ладно? Пока.

Может, взять ее с собой, подумал Тема, но было уже поздно, — Кореянка Хо положила трубку и из автоответчика донеслись отвратительные повторяющиеся гудки.

В качестве генеральной репетиции Тема вывел погулять Канарейку. В ближайшем сквере он спустил ее с поводка и, глядя, как она выкапывает что-то из-под корней отцветшей давно сирени, закурил, не зная как воспринимать случайные взгляды прохожих: видят они на скамейке обыкновенную девушку, неизменную героиню городского стаффажа или бесстрашного провинциального трансвестита, неизвестно каким ветром занесенного с утра пораньше в тихий районный садик. Он заметил, что забыл ногти покрасить. Он недовольно посмотрел на свои руки. Пальцы были неровные, длинные с неухоженными, короткими ногтями.

Дома он покрыл ногти ярко-розовым лаком и надел было на пальцы несколько больших пластиковых колец, но они цеплялись за складки и не давали руке быстро проникать во внутренний карман куртки. Он искренне полюбовался кольцами, снял их и ссыпал одно за другим в коробочку перед зеркалом.

В половине одиннадцатого он последний раз огляделся перед зеркалом, сунул в карман валявшиеся на телевизоре деньги, подмигнул недоуменно взглянувшей на него Канарейке и вышел из дома.

В одиннадцать он взгромоздился на самую неустойчивую табуретку за стойкой кафе «Элегия». Массивное круглое основание табуретки отвратительно проскрежетало по мраморному полу. Табуретка пошатнулась, и Тема схватился за стойку бара.