Сами по себе - [62]

Марина снова смотрит в окно. Она видит двух неопрятных мешковатых мужчин с автоматами, бегущих к машине. Двух мужчин в турецких кожаных куртках.

Она хочет выхватить пистолет и выстрелить. Пистолет выскальзывает у нее из рук. Она видит удивленные, медленно заплывающие туманной пленкой глаза Харина, выкапывает пистолет у него из нагретой промежности, торопливо продевает палец в неподатливую скобку спускового крючка и, почти не глядя, раз за разом выплескивая нестерпимо едкую, целенаправленную ненависть, стреляет в окно, в сторону двух неуклюжих, по всей вероятности, немытых, замаскированных собственной невнятностью людей без внешности.

Мужчины пропадают. Марина чувствует профессиональное удовольствие от попадания. С благодарной симпатией она вспоминает снисходительные наставления Лехи Турка. Главное — не целиться. Когда целишься, — никогда не попадаешь. Эмоции толкаются у нее в груди, как прохожие в очереди. Она давно не чувствовала такой избыточности переживаний.

Внезапно ей становится тесно и жарко. Она роняет пистолет и с трудом выбирается из-под Харина. Голова Харина небрежно подпрыгивает на сиденье. В спине у него еще три дырки, вокруг них — аккуратные мокрые кружочки крови. У Марины на коленях остаются три красные холодноватые полоски.

Марина заглядывает ему в лицо. Глаза Харина уже совсем закрыты, они даже ввалились слегка и глазницы обозначились двумя голубоватыми кольцами.

Она нерешительно тормошит его за плечо. Он не шевелится. Она похлопывает его по щекам. Щеки Харина гладко выбриты. Губы его вытянуты обиженным детским кувшинчиком. Марина снова трясет его. Ей тяжело и неудобно его трясти. Мертвый Харин кажется ей бессмысленным предметом, громоздкой мебелью, неуклюже сваленной в машину.

В отчаянии она пытается выбраться наружу. Дверь приоткрывается и застревает. Марина толкает дверь. Пистолет кувыркается в ногах. Железо скрежещет и дверь застревает снова.

Марина оглядывается на Харина. Харин лежит неподвижно на сиденье. Марина видит короткую детскую шерстку, завивающуюся на полированном изгибе его крупного уха. Она видит мягкую мочку, прозрачную, как крыжовник, с одинокой светящейся морщинкой по диагонали.

Ей становится невыносимо жалко Харина. Она осторожно протягивает руку и нерешительно касается его виска. Кожа на виске слегка проминается под ее пальцем и она вспоминает, что у живых людей на этом месте обычно прощупывается пульс.

Ей становится невыносимо душно.

Она плачет, просыпается и обескураженно смотрит в деловитый телевизионный экран. Ощущение тотальной неудачи… Ощущение совершенной собственной ненужности пропитывает ее, как коньяк — пирожное. Она смотрит на свой живот и представляет себя вовлеченной в какую-то бессмысленную, обязательную для всех деятельность. В пятом классе были пионерские «Воскресники Перестройки». Переделывали наглядную агитацию. Нужно было участвовать. Мама сочиняла медицинскую справку, чтобы Марина не ходила.

На экране мужчина снова поднимает пистолет. Снова стреляет.

БУМ!

МУЖЧИНА

(За кадром)

«Прибереги один патрон для себя!»

Глава 8

Архитектор, молодой человек в белой бобочке, в пиджаке и в джинсах, держа в руках раскрытую папку, стоял в центре большой комнаты новой харинской квартиры.

Хозяин квартиры заглядывал в папку, где были разложены эскизы интерьера. В настоящий момент он рассматривал отпечатанную на принтере глянцевую репродукцию знаменитой венецианской фрески. На картине, изображавшей бракосочетание племяннника Папы Римского и полковничьей дочки, лицо жениха была умело заменено напряженной физиономией Харина. Пыльно-прозрачные удивительные краски оригинала приобрели на отпечатке рекламную определенность и вместо знаменитой барочной меланхолии живопись казалась исполненной напористого нервного оптимизма. Харин, над чьей наклоненной головой златокудрый полуобнаженный Аполлон возносил статуэтку Фортуны Покорившейся, ехал на золотой колеснице, запряженной неправдоподобно вздымавшимися буцефалами, по утренним облакам, сопровождаемый торжественно трубящими ангелами и суетливыми купидонами с завязанными глазами. В руке у старца, взиравшего снизу на процессию, вместо затейливого флага патрицианской семьи развевался простой российский триколор. Лицо невесты напомнило Харину о Марине.

Если не считать нескольких юношеских увлечений, это была первая настоящая влюбленность, которую ему приходилось переживать. Женщин он всегда считал существами скорее утилитарными и только недавно в какой-то книжке прочитал, что они создания загадочные и необъяснимые. Он стал приглядываться к своим знакомым и действительно обнаружил в них много загадочного и необъяснимого, чего он раньше не замечал. Это открытие встревожило его не на шутку: он обнаружил, что женщины, стоило только ему посчитать их существами загадочными и необъяснимыми и попытаться их понять, сразу же начинали понемногу его избегать. Дошло до того, что Харин почти перестал встречаться с особами противоположного пола: третировать их на солдатский манер ему больше не хотелось, а обращаться с ними по-человечески он еще как следует не научился.