Самая страшная книга 2018 - [154]

– А ты сюда уже кого-нибудь привозил? Ну, как меня, вот так? – спросила Ксюша, смущаясь.

Андрей помолчал, не сразу ответил.

– Один раз только. Пару лет назад. Однокурсница у меня была, мне казалось, у нас с нею было что-то необыкновенное, особенное…

Он вздохнул, поставил сумки на тропинку.

– Сразу видно, что ты турист бывалый, – поспешила Ксюша сменить неловкую тему, а то Андрей посуровел очень. – И рюкзак, и сумка. У меня вот одна только, и то наверняка ерунды набрала, ты смеяться будешь. Но что ты сказал, взяла – колбасы-сыра-доширака всякого.

– Нормально, – сказал Андрей. – Что с собой, тем и пропитаемся…

Он прошел несколько шагов, осмотрелся, задвинул свою большую сумку в куст под деревом.

– Тут на завтра всякое, не потащу ее, тяжелая. На сегодня все здесь, – он похлопал рюкзак по толстому боку. – Ты чего в заросли смотришь, Ксю?

Ксюша с трудом отвела глаза от тропинки, уходящей в рыжую зелень, на другой конец островка. Ей казалось, на тропинке стоит она сама – восьмилетняя светловолосая девочка в летнем платье, с дыркой вместо переднего зуба… смеется, кружится, машет ей, взрослой Ксюше, убегает в лес…

– Там, дальше в лес, будет родник… Идти минут двадцать. Мы с папой туда ходили за водой. Она холодная, аж зубы сводит, голубая, сладкая. Мама говорила – особенная вода, волшебная, если ее пить, то все в тебе изменится…

– Нам не надо волшебной воды, – перебил ее Андрей. – У нас все с собой. Ну что, пойдем уже?

Ксюша достала из кармана телефон, взглянула на время.

– Полпятого, – сказала она вслух. – А связи нет, не добивает. Но может, если на вышку залезть…

– Это вы сюда семьей приезжали еще до того, как мамаша твоя вас бросила и в пиндосию свалила на жирные хлеба? – Андрей деловито прилаживал на спину рюкзак и не смотрел на нее. В ярком предвечернем свете, процеженном кронами сосен до зеленого золота, он казался очень юным, красивым и неприступным.

– Да, – тихо сказала Ксюша. – Незадолго до того.

Они пошли по тропинке к домику, и воспоминания выпрыгивали на Ксюшу из-за каждого дерева – мамин смех, тяжесть куклы Муклы в руке, ровный рокот взрослого разговора, треск костра, тявкающие крики тюленей.

Она помалкивала, но увидев домик – узкая бетонная лестница поднималась по скале метра на четыре, упираясь во входную дверь, – вспомнила историю и не удержалась.

– Этот дядя Леша (или все же Лева?) байку рассказывал про лося. Тот когда-то забрел на остров по рано вставшему льду, встретил у ручья лоцманов – они еще вахту не сдали, за водой ходили, – очень рассердился и бежал за ними до самого дома. И даже у ступеней не остановился, они наверх, а он за ними. А лестница видишь какая узкая, и перила… В общем, мужики заперлись, а лось застрял – они пятиться не умеют, а развернуться негде. Вот он стоял, фырчал, потом понял, что попал, кричать начал…

– А мужики чего? – заинтересовался Андрей.

– А они через окно вылезли, топоры взяли и его зарубили… – упавшим голосом закончила Ксюша, уже пожалев, что вспомнила эту историю. В восемь лет она не понимала, а сейчас ей было неприятно представлять, как люди, подойдя сзади, начинают убивать огромное животное, которое не может двинуться.

– Наверное, сначала ноги ему подрубили, – сказал Андрей со знанием дела.

Ксюша зябко поежилась, представляя, какой мучительной и медленной была смерть лося. Ей даже показалось, что она слышит истошный, полный муки и недоумения крик зверя.

– Хорошо, наверное, мужики мяса поели, – усмехнулся Андрей. – Лосятина-то вкусная. А под домом вон там есть хранилище, ледник в скале вырублен, даже летом холодно. У дяди Тимофея там энзэ сложен – рыба сушеная, аптечка, шоколад, все такое. Он этот остров раньше арендовал от своей организации афганской ветеранской, лет десять подряд. Пока совсем кукушечкой не поехал, рыбачил тут, туристов возил, раз даже зимовал вроде.

– А теперь он чей, остров?

– Да хэзэ. Чей-то. Государственный. Сюда плыть долго, а делать особо нечего. Навигацию закрыли лет десять назад. Финские военные укрепления глянуть можно. Еще сражения какие-то были в сороковых, капитан Воробьякин подорвался на мине, табличка на берегу прикручена. И финские таблички есть, соответственно. Мы их мочили, они – нас. Но интереса там на полчаса. Самому рьяному историку, может, на час. А добираться сюда – сама видела – часа четыре в отлив. Есть ближе к земле острова и красивее, и интересней. И вообще поприветливей. Но мы-то по особенной причине здесь, да, Ксю? Хорошо, что у меня дядины ключи остались!

Он обнял ее, чмокнул в щеку, взъерошил ей волосы. Она неловко ответила на поцелуй, прижалась к Андрею.

– Пойдем, – сказал он и за руку повел ее в дом – через полянку, вверх по высоким бетонным ступеням.

В доме все было так же, как она помнила, – будто старое, медовое, время когда-то наполнило его, а потом остановилось, перестало течь дальше. Снова восьмилетняя девочка Ксюша прыгала на продавленном диване, считала дохлых мух и ос между рамами, водила пальцем по пожелтевшим навигационным картам на стене, заворачивалась в прокуренные занавески, играя в прятки с кем-то – наверное, с нею самой, почти тридцатилетней женщиной, стоящей в дверях, глотающей слезы волнения.