Самая простая вещь на свете - [12]

Шрифт
Интервал

Марина стояла в дверях, не двигаясь, потрясенная простотой и недоступностью открывшейся перед ней картины. Большая прихожая была наполнена ярким, но очень мягким светом, на мраморном полу жесткий коврик с веселым детским рисунком. Маленький антикварный столик с горкой ключей посередине. А дальше, в дверном проеме, загораживая собой вход в гостиную, стоял высокий, широкоплечий красавец с ребенком на руках. Поражало это сочетание. Красавец и дитя. В Маринином представлении, сильно подпорченном московскими нормами морали, такие мужчины должны сниматься в кино, сидеть в ресторанах и без устали соблазнять женщин, а не нянчиться с детьми.

Мужчина поцеловал Свету и, сказав что-то по-немецки, передал ей ребенка. Девочка радостно сомкнула ручки на шее матери и прижалась к ее лицу пухлой щекой. Света обмерла от счастья.

— Моя красавица, радость моя, смотри, кого я к тебе привезла! Это тетя Марина, она будет твоей няней.

«Она будет твоей няней», — отозвалось эхом в Марининой голове. Она стояла на пороге как громом пораженная этой простой формулировкой ее, Марининого назначения. Отныне она переходит в собственность этого голубоглазого ребенка, становится приложением к чужому счастью. В этот момент ей стало ясно — та размытая граница, которая до сих пор разделяла ее и Светину жизнь на две полярных судьбы, превратилась в жесткую черту, за которую нельзя заходить, а можно лишь заглянуть, как смотрят на музейный экспонат с табличкой «Руками не трогать!».

Трезво оценив свое положение, Марина все же сделала над собой усилие и скупо улыбнулась.

— Ну вот, наконец-то! — обрадовалась Света. — А то стоишь, как истукан. Давай заходи. Я тебя с моим семейством знакомить буду. Это мой муж, Даниель.

Услышав свое имя, мужчина приветливо улыбнулся и, протянув руку, что-то сказал по-немецки.

— Что он говорит? — спросила Марина, краснея от смущения.

— А ты сама догадайся, что в таких случаях говорят, — улыбнулась Света.

— Очень приятно, — пробормотала Марина и вложила вспотевшую ладонь в крепкую руку Даниеля. — Слушай, Свет, а как же я с ним общаться буду? Он по-русски совсем не понимает?

— Понимает, но плохо. Но ты не волнуйся. Тебе с ним все равно разговаривать будет некогда. Он дома мало бывает — работа, командировки. Так что мы с тобой почти все время одни. А это моя Машенька. Ей три годика, и она самая лучшая девочка на свете. Правда, доченька?

Девочка взяла большой палец в рот и посмотрела на Марину строго, с оценкой.

Хотя Марине и была отвратительна эта глупая демонстрация материнского счастья, но девочка ей понравилась.

— Ну что, Машенька, пойдешь ко мне? — спросила она по-взрослому, без сюсюканья.

Девочка сначала насупилась, соображая, потом выскользнула из Светиных рук и побежала к Марине.

— Guck, die Liebe auf den ersten Blick![3] — восхитился Даниель.

— Das ist unglaublich! — согласилась Света и добавила: — Ich bin richtig eifersüchtig[4].

— Ну, что, Машенька, может быть, ты мне расскажешь, о чем родители говорят? — спросила Марина, подавая девочке указательный палец.

— Да мы поражаемся, что она сразу к тебе пошла. Вообще-то она жуткая трусиха и даже бабушку с дедушкой с трудом признает, — объяснила Света. — Ладно, уже поздно. Даниель уложит Машу спать, а мы с тобой еще посидим, выпьем. У нас завтра выходной. Нас папа в город отпускает.


Утро выдалось прозрачным и нежным. Кроны деревьев, казалось, были мягко озарены отблеском осеннего покоя. Природа неторопливо готовилась к незлобивой зиме, усыпая землю каштанами и листьями скромных расцветок. Машина шла по дороге, спускающейся вниз серпантином. Справа аккуратными террасами поднимались виноградники, все выше и выше, прямо к небу, а слева, далеко внизу, как сливки в фарфоровой чашке, переливался пастельными тонами город. Он то появлялся, то исчезал за изгибом дороги, дразня и мерцая. Марина вытягивала шею, пытаясь заглянуть за Светино плечо. Ей казалось, что если дорога хоть на мгновение перестанет вилять, то там, в отдалении, она сможет разглядеть море.

— Крымский пейзаж, — сказала Марина, не переставая крутить головой.

— Да, похоже на приморье, — равнодушно согласилась Света.

— Неужели тебя все это не волнует? — удивилась Марина. — Такая красота! Аж дух захватывает.

— А меня это все не трогает. Знаешь, раньше, когда я приезжала в Крым и видела вот такие же пейзажи, меня начинало трясти от счастья. Хотелось забраться на вершину самой большой горы и заорать от восторга. А здесь я засыпаю. Понимаешь?

— Нет.

— Ну, как бы тебе объяснить… Я как будто в кинотеатре сижу. Мне кино показывают про шикарную жизнь, я в главной роли, но при этом не перестаю быть всего лишь зрителем. Все, приехали! — Света открыла окно и нажала на кнопку какого-то автомата. Из отверстия, прикрытого пластмассовым козырьком, показалась бумажная карточка. Маленький шлагбаум, перекрывающий въезд в гараж, приветливо взлетел вверх. Света закружилась на машине по узким извилистым коридорам в поисках места.

— Свет, а для чего козырек?

— Какой еще козырек? — удивилась Света.

— На автомате на въезде.

— Ну, ничего себе, заметила! Это чтобы карточку не замочить, когда дождь идет.


Еще от автора Эра Ершова
В глубине души

Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.


Рекомендуем почитать
Бич

Бич (забытая аббревиатура) – бывший интеллигентный человек, в силу социальных или семейных причин опустившийся на самое дно жизни. Таков герой повести Игорь Луньков.


Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Синдром веселья Плуготаренко

Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.


Чёртовы свечи

В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.


Ловля ветра, или Поиск большой любви

Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.