Самая прекрасная земля на свете - [8]

— Джудит, — ответила я.

— Это ты так замечательно ответила на вопрос?

— Не знаю.

— По-моему, ты. — Брат Майклс протянул мне руку. — Очень рад знакомству.

Я сказала:

— Мне очень понравилась ваша лекция. — Только голос звучал как-то не так. — Мне еще никогда ни одна лекция так не нравилась.

— Спасибо.

— А вы не могли бы показать мне горчичное зернышко?

Брат Майклс рассмеялся.

— Конечно, — сказал он. — Правда, оно не обязательно будет то же самое.

Он вытащил из портфеля пузырек — в нем было полно зернышек.

Я сказала:

— А я раньше никогда не видела такой горчицы!

— Она такая до того, как ее размелют.

Я сказала:

— Вот бы и мне таких.

Брат Майклс вытряхнул мне в ладонь несколько зернышек.

— На, держи.

Я уставилась на зернышки. Я так обрадовалась, что почти забыла, о чем собиралась спросить.

— Брат Майклс, — сказала я наконец, — я пришла с вами поговорить, потому что у меня есть одна проблема.

— Я уже понял, — сказал он.

— Правда?

Он кивнул.

— И что за проблема?

— Один человек… я боюсь… — Я вздохнула. Потом поняла: ему надо сказать всё как есть. — Мне кажется, меня скоро больше не будет.

Брат Майклс поднял брови.

— В смысле, я перестану существовать.

Брат Майклс опустил брови.

— Ты чем-то больна?

— Нет.

Он нахмурился.

— Тебе это кто-то сказал или тебе просто так кажется?

Я подумала.

— Нет, мне никто не говорил, — ответила я. — Но я в этом почти уверена.

— А ты кому-нибудь про это говорила?

— Нет. Они же ничем не могут помочь.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — сказала я.

Взрослые почему-то считают, что учителям можно рассказать все, что угодно. Они понятия не имеют, что от этого будет только хуже.

Брат Майклс молчал целую минуту. А потом спросил:

— А ты пробовала молиться?

— Да.

— На молитвы не всегда отвечают сразу.

— У меня времени только до завтра.

Брат Майклс втянул воздух. Потом сказал:

— Джудит, полагаю, что я могу сказать с полной ответственностью: до завтра с тобой ничего не случится.

— Откуда вы знаете?

— Тебя просто одолевает страх, — сказал он. — Я не хочу сказать, что со страхом так уж просто бороться; страх — самый коварный наш враг. Но если прямо взглянуть ему в лицо, из этого может выйти много чего хорошего.

Я ответила:

— Я не понимаю, как из этого может выйти что-то хорошее.

— А ты просто взгляни на вещи по-другому. Стоит взглянуть на вещи под другим углом, проблемы, которые раньше казались неразрешимыми, исчезают сами собой. Это просто удивительно.

Сердце у меня заколотилось.

— Вот было бы здорово, — сказала я.

Браг Майклс улыбнулся.

— Мне пора, Джудит.

— Ага, — сказала я. Мне вдруг опять сделалось страшно. — А вы к нам еще приедете?

— Когда-нибудь наверняка приеду.

А потом он сделал очень странную вещь. Он положил ладони мне на плечи, заглянул мне в глаза, и по моим рукам поползло тепло — до самых пальцев, и еще назад, по спине.

— Главное — верить, Джудит, — сказал он.

Я подняла глаза. Меня звал папа.

— Сейчас! — сказала я, но папа постучал по наручным часам. — Ладно! — сказала я.

Повернулась обратно — у кафедры было пусто. Я побежала по проходу.

— Куда ушел брат Майклс? — спросила я.

Альф пожал плечами. Я выскочила в вестибюль.

— Дядя Стэн, — спросила я, — вы не видели брата Майклса?

— Нет, — сказал Стэн. — Я и сам его ищу. Мы с Маргарет хотели пригласить его к себе пообедать.

Я побежала на парковку. Гордон показывал другим братьям свой новый спойлер.

— Куда пошел брат Майклс? — спросила я и почувствовала, как защипало в глазах.

Стало еще холоднее, но по-прежнему — ни ветерка. Туман рассеялся, зато небо обложили тучи.

Кто-то тронул меня за локоть, я обернулась. Папа протягивал мне пальто и сумку. Он сказал:

— От окорока одни уголья останутся. — А потом сказал: — Что это у тебя там?

А я и забыла.

— Зернышки, — сказала я. Раскрыла ладонь, показала ему.

Почему вера похожа на воображение

В вере я разбираюсь. Мир в моей комнате из нее и сотворен. Из веры я сшила облака. Из веры вырезала месяц и звезды. С верой склеила все вместе, и оно ожило. Потому что вера очень похожа на воображение. Она помогает увидеть нечто там, где на деле ничего нет, она как скачок: раз — и летишь.

Бумажные кружки из дырокола, если надавить на них стержнем от ручки, превращаются в блюдца для чаепитий. Затвердевший пузырьками клей превращается в ванну с мыльной пеной для натруженных ног. Шляпка от желудя становится миской, колпачки от тюбиков с зубной пастой — трубами океанских лайнеров, сучки — ногами страуса, одежный крючок — крошечными ножницами. Спички становятся поленьями, поджарки со сковородки — оладушками, зубчики чеснока — апельсинами, апельсиновая корка — катальной горкой, апельсиновые хвостики — садовыми деревьями, сетка из-под апельсинов — сеткой теннисного корта, штрих-код — «зеброй» пешеходного перехода.

Все указывает на что-то, и если вглядеться подольше и повнимательнее, можно понять, на что именно. Настоящая Краса Земель указывала, каким мир вновь станет когда-нибудь, после Армагеддона. Это называется Прообраз. Папа говорит: Прообраз — это показ в малом чего-то большого, как будто ты взлетаешь над миром и видишь все сразу. Только видеть обязательно надо Глазами Веры. Некоторые сыны Израиля перестали видеть Глазами Веры и погибли в пустыне. Утратить веру — худший из всех грехов.