Самая настоящая любовь - [4]
ГРАМКО. Наверно, ты своими статьями хочешь как-то улучшить положение. Это благородно.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Я не занимаюсь самообманом. Ничего я не улучшу, будет еще хуже. Будет то, о чем мы и не подозреваем. Ха, шуточки: десятилетиями мы качали из-под земли газ и нефть, одновременно строили дома, канализации, все к черту перекопали, подземный водный баланс нарушен, вода ушла, и наш город стоит на огромных пустотах! Недавно говорил с одним геофизиком – светлейшая голова, так вот он математически доказал мне, что не позже, чем через пять лет, наш город провалится к чертям собачьим! Весь! Сразу!
ГРАМКО. Это правда?
ГРАМОВ. Это газетная правда.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Через пять лет увидите. Так что уезжайте, бегите, крысы!
ГРАМКО. Нелогично. Если ты все это знаешь… Если не надеешься на лучшее… Почему же ты не уезжаешь?
ГРАМОВ. Потому что он нигде никому не нужен. Здесь он рупор, скандалист областного масштаба. Приятней быть капитаном на тонущем корабле, чем крысой на крейсере.
ГРАМКО (задумчиво). Это вопрос философский…
ГРАМОВЕЦКИЙ (Грамову). Ты сам такой же дремучий провинциал, как и я. И никуда ты не уедешь! Ты нигде никому не нужен! Потому что никто нигде никому не нужен.
ГРАМОВ. Вот билет. На восемнадцатое. Убедись.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Мало ли. Уехал и приехал!
ГРАМКО (неожиданно). Я придумал! Друзья мои, слушайте! Это гениально! (Грамовецкому.) Сначала туда идешь ты! Пусть ты там наорешь и испортишь дело – неважно. Главное: запомнят. А когда придешь уже ты, Грамов, они призадумаются: значит не только психи хлопочут об этом деле, но и разумные люди! Надо обратить внимание! А? Как вам такой план?
ГРАМОВЕЦКИЙ. Ты меня назвал психом?
ГРАМКО. Я шутя. Я дружески.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Ты плохо знаешь мою гордость! Вы привыкли, что меня бьет всякая сволочь со всех сторон – я имею в виду власть, вам кажется, что я буду все это терпеть? Так вот. Сейчас я дружески дам тебе по морде. Понял меня? Защищайся, гад!
ГРАМКО. Не буду. Мы друзья, я не хочу с тобой ссориться.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Дело твоей жизни (тычет пальцем в папку) – дрянь, пустота, труха!
ГРАМКО. Ну, знаешь! Сейчас как стукну. Не посмотрю, что друг детства.
ГРАМОВЕЦКИЙ. Посмотрим, кто первый кровью умоется!
ГРАМКО. Ну, налетай!
ГРАМОВЕЦКИЙ. Еще как налечу!
ГРАМКО. Налетай, налетай!
ГРАМОВЕЦКИЙ. Пусть врачей заранее вызовут.
ГРАМОВ. А ну, хватит! (Встает меж ними.) Вы лучше вот что. Восемнадцатого я уезжаю. Нехорошо уезжать не простившись. Давайте я семнадцатого устрою отвальную вечеринку. Придете?
ГРАМОВЕЦКИЙ. Крысу провожать? Ни за что! А если и приду, то всем так и скажу: пришел за хвост выбросить крысу с корабля! Учти, ты меня знаешь!
ГРАМОВ. Я тебя знаю.
ГРАМОВЕЦКИЙ. А еще лучшими людьми города считались! Глядеть на вас противно!
Уходит.
ГРАМКО. Так я надеюсь?
ГРАМОВ. На что? Ах, да… Я попробую. Ничего не обещаю. А семнадцатого – жду.
ГРАМКО. Конечно, конечно. Во сколько?
Появляется ЭЛИНА, Грамов отвечает ей так, будто вопрос задала она. Остальные уходят. Или остаются.
ГРАМОВ, ЭЛИНА, ГРАМСКОЙ.
ГРАМОВ. Часов в шесть вечера. Придешь?
ЭЛИНА. А кто будет?
ГРАМОВ. Какая разница? Я уезжаю, это главное. Ты не хочешь со мной проститься?
ЭЛИНА. Мы простились давно, когда развелись.
ГРАМОВ. Но жили все-таки рядом. Ну, то есть все-таки в одном городе. А теперь я уезжаю. Придешь? Я ведь навсегда.
ЭЛИНА. Эта женщина будет там?
ГРАМОВ. Кто?
ЭЛИНА. Ты знаешь.
ГРАМОВ. Я уезжаю. Какая разница, будет она или не будет? У меня с ней все кончено.
ЭЛИНА. Правда?
ГРАМОВ. Я уезжаю один. И не вернусь.
ЭЛИНА. А когда у тебя с ней все кончено?
ГРАМОВ. Давно.
ЭЛИНА. Давно – понятие растяжимое. Мы с тобой расстались пять лет назад, а мне кажется – только вчера. Я первые три года вообще не могла поверить, что ты ушел. Потом еще года два привыкала, что ты ушел. И вот только недавно привыкла. То есть не привыкла, а поняла. Ты очень долго уходил. Она что, вышла замуж?
ГРАМОВ. Нет.
ЭЛИНА. Почему же ты уезжаешь?
ГРАМОВ. Она тут вообще ни при чем. Я уезжаю по другим причинам. Мне предлагают интересную работу. Меня ценят там. Гораздо больше, чем здесь. Известное дело, нет пророка в своем отечестве!
ЭЛИНА. Она-то тебя считала пророком.
ГРАМОВ. Как раз нет. Она как раз… Ладно, это неинтересно.
ЭЛИНА. Он не уважала тебя. Да и ты ее тоже. Ты ничего в ней не видел, кроме внешности. Хотя там и внешность так себе. Я до сих пор не понимаю, что ты в ней нашел.
ГРАМОВ. Это в прошлом, нет этого, все, кончено!
ЭЛИНА. Ты это мне говоришь – или ей тоже сказал?
ГРАМОВ. Я это ей сказал.
ЭЛИНА. А как ты ей сказал? Ты пойми, я ведь женщина, я знаю, что очень важно – как сказать, что именно сказать. Что ты ей сказал?
ГРАМОВ. Да тебе-то зачем?
ЭЛИНА. Мне просто интересно. Я не думала, что у тебя хватит решимости. Ты даже мне ничего не сказал. Ушел молча. Скрывался от меня, чтобы ничего не говорить. А тут – сказал. Я удивляюсь.
ГРАМОВ. Не веришь, что ли? Я могу буквально повторить. Я сказал ей, что никогда ее не любил. Что терпеть ее не могу. Ну, и дальше в этом духе.
ЭЛИНА. Именно так сказал?
ГРАМОВ. Именно так.
ЭЛИНА. Я восхищаюсь тобой. А что она?
ГРАМОВ. Она? Ничего. Против правды не попрешь. Съела, как говорится, не поморщившись.
Здесь должна быть аннотация. Но ее не будет. Обычно аннотации пишут издательства, беззастенчиво превознося автора, или сам автор, стеснительно и косноязычно намекая на уникальность своего творения. Надоело, дорогие читатели, сами решайте, читать или нет. Без рекламы. Скажу только, что каждый может найти в этой книге что-то свое – свои истории, мысли и фантазии, свои любимые жанры плюс тот жанр, который я придумал и назвал «стослов» – потому что в тексте именно сто слов. Кто не верит, пусть посчитает слова вот здесь, их тоже сто.
Можно сказать, что «Оно» — роман о гермафродите. И вроде так и есть. Но за образом и судьбой человека с неопределенным именем Валько — метафора времени, которым мы все в какой-то степени гермафродитированы. Понятно, что не в физиологическом смысле, а более глубоком. И «Они», и «Мы», и эта книга Слаповского, тоже названная местоимением, — о нас. При этом неожиданная — как всегда. Возможно, следующей будет книга «Она» — о любви. Или «Я» — о себе. А возможно — веселое и лиричное сочинение на сюжеты из повседневной жизни, за которое привычно ухватятся киношники или телевизионщики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Один из знаменитых людей нашего времени высокомерно ляпнул, что мы живем в эпоху «цивилизованной коррупции». Слаповский в своей повести «У нас убивают по вторникам» догадался об этом раньше – о том, что в нашей родной стране воруют, сажают и убивают не как попало, а организованно, упорядоченно, в порядке очереди. Цивилизованно. Но где смерть, там и любовь; об этом – истории, в которых автор рискнул высказаться от лица женщины.
События разворачиваются в вымышленном поселке, который поделен русско-украинской границей на востоке Украины, рядом с зоной боевых действий. Туда приезжает к своему брату странный человек Евгений, который говорит о себе в третьем лице и называет себя гением. Он одновременно и безумен, и мудр. Он растолковывает людям их мысли и поступки. Все растерялись в этом мире, все видят в себе именно то, что увидел Евгений. А он влюбляется в красавицу Светлану, у которой есть жених…Слаповский называет свой метод «ироническим романтизмом», это скорее – трагикомедия в прозе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)