Самая настоящая любовь - [2]
ИРИНА. Это неправда.
Пауза.
ГРАМОВ. Я знаю, почему ты спокойна. Ты уверена, что я вернусь. Скажи честно: ведь уверена?
ИРИНА. Нет. Я полагаю, ты собираешься действительно уехать навсегда.
ГРАМОВ. Собираюсь, но не соберусь? Так?
ИРИНА. Соберешься.
ГРАМОВ. Но не уеду?
ИРИНА. Уедешь.
ГРАМОВ. Но не навсегда?
ИРИНА. Навсегда.
ГРАМОВ. Тогда почему ты спокойна?
ИРИНА. Я рада за тебя. Ты ведь заранее счастлив. У тебя будет новая жизнь.
ГРАМОВ. Ты не рада, ты злорадствуешь. Ты уверена, что у меня ничего не получится. Что через пару лет я приеду, приползу, буду стоять вот тут на коленках. Ты же всегда угадывала, что со мной произойдет. Ты любишь угадывать. А потом ручки потирать: по-моему вышло! На этот раз не выйдет. Я не вернусь никогда!
Пауза.
Мне с тобой было хорошо. Мне ни с кем не было так хорошо… Поедем со мной?
ИРИНА. Ты же меня не любишь. Ты сказал.
ГРАМОВ. Мало ли что я скажу.
ИРИНА. У меня больная мама, ты это прекрасно знаешь.
ГРАМОВ. Думаешь, я предложил из вежливости? Возьмем и маму с собой.
ИРИНА. Она не поедет, ты это прекрасно знаешь.
ГРАМОВ. Я скажу прямо и грубо. Можно?
ИРИНА. Конечно.
ГРАМОВ. Давай дождемся, когда она умрет, и я приеду за тобой. Хорошо?
ИРИНА. Хорошо.
ГРАМОВ. Ты мне не веришь?
ИРИНА. Верю.
ГРАМОВ. Да не веришь же, я вижу же! Ты никогда мне не верила. Ты считала меня всегда позером и выскочкой. Я даже не понимаю, зачем я тебе был нужен? То есть понимаю! Очень даже понимаю! Я идеальный объект для наблюдений и насмешек. Ты ведь любишь наблюдать – и посмеиваться!
ИРИНА. Очень люблю.
ГРАМОВ. Ты меня никогда не уважала.
ИРИНА. Я тебя никогда не уважала.
ГРАМОВ. Я тебе был нужен всего лишь как мужчина, как мужик, как… – ты понимаешь!
ИРИНА. Ты мне был нужен как мужик. Я понимаю.
ГРАМОВ. Прекрати!.. Нельзя так. Я ведь действительно – навсегда. Нельзя так расставаться. Мы были счастливы. Мы любили друг друга… О чем ты думаешь? Я ведь вижу, ты о чем-то там себе думаешь! О чем?
ИРИНА. Зачем тебе это знать? Ты уезжаешь, ты уже уехал. Зачем тебе знать, что думает женщина, которую ты никогда не увидишь? Я уже посторонняя, чужая.
ГРАМОВ. Я могу хотя бы напоследок узнать, что ты думаешь?
ИРИНА. Я много чего думаю.
ГРАМОВ. Обо мне! Конкретно обо мне?! Что ты думаешь обо мне?
ИРИНА. Ты хороший человек.
ГРАМОВ. И все?
ИРИНА. Ты красивый, добрый, умный.
ГРАМОВ. Я счастлив. Я счастлив, что уезжаю от тебя. Ни одного слова в простоте от тебя не слышал, все игры какие-то! Ты просто не выросла. Понимаешь? Ты когда-то была умненькой девочкой. Тебе это очень нравилось. Так нравилось, что ты на всю жизнь осталась в положении умной девочки! У тебя никогда не будет нормальной семьи и детей!
ИРИНА. Что такое – нормальная семья?
ГРАМОВ (воет). Я с ума сойду! Ох, не завидую тому, кто у тебя будет! Кто всерьез тебя примет! А я – все. Слава Богу – уезжаю!
Пауза.
Кстати, если тебе показалось, что я выпил…
ИРИНА. Мне не показалось.
ГРАМОВ. Если тебе показалось, то это не так. Я бросил пить. Совсем. Хватит. Вы все очень бы обрадовались, если б я спился. А я не только не спился, я уехал и начал все заново. Будь счастлива. «Где Грамов, что-то не видно Грамова?» – «Под забором умер пьяный!» – «Да нет, что вы, он уехал, он начал новую жизнь, у него молодая жена-красавица, он…»
Пауза.
Послушай… Я ведь навсегда уезжаю, навсегда! До тебя не доходит, что ли? Ты думаешь, что за эту неделю до отъезда я еще зайду? Я не зайду больше. Ты меня больше никогда не увидишь!
ИРИНА. Жаль.
ГРАМОВ. И все?
ИРИНА. Мне будет тебя не хватать.
ГРАМОВ. А я забуду о тебе завтра же. Я терпеть тебя не могу, уж извини, пожалуйста. Я давно тебе хотел это сказать.
ИРИНА. Зря терпел. Вот сказал – и легче стало. Легче?
ГРАМОВ. Гораздо.
ИРИНА. Я рада за тебя.
ГРАМОВ. Все. Уезжаю. Все.
Последние слова обращает к появившемуся ГРАМКО. Ирина может уйти, а может и остаться на периферии сцены. Или даже рядом.
ГРАМОВ, ГРАМКО, ГРУМОВ, ГРАМОВЕЦКИЙ
ГРАМКО (весь в своих озабоченных мыслях). Уезжаешь? Когда?
ГРАМОВ. Скоро.
ГРАМКО. Ясно… Слушай, у тебя ТАМ никого нет?
ГРАМОВ. Где – там?!
ГРАМКО. Не кричи, люди вокруг. ТАМ, где решается мое дело. Ты же знаешь.
ГРАМОВ. Я ничего не знаю.
ГРАМКО. Все знают, один он не знает! Ты во сне живешь, что ли? Короче говоря…
ГРАМОВ (перебивает, чтобы не выслушивать). Я вспомнил!
ГРАМКО. Поэтому я и спрашиваю: у тебя ТАМ никого нет? Ну, какой-нибудь бывший сокурсник. Приятель. Собутыльник. Мало ли.
ГРАМОВ. Может, и есть. Но мне некогда. Я уезжаю.
ГРАМКО. Что, правда, есть? Кто?
ГРАМОВ. Какая разница? Я же сказал: я уезжаю!
ГРАМКО. Мне надо было сразу к тебе обратиться! Ты такой, у тебя везде свои люди!
ГРАМОВ. Что ты имеешь в виду?
ГРАМКО. Ты послушай…
ГРАМОВ. Нет, что ты имеешь в виду? Что я настолько продажен и неразборчив, что у меня везде есть входы и выходы? Так?
ГРАМКО. Просто тебя уважают, вот и все. А кто у тебя ТАМ? Может САМ ЭТОТ?
ГРАМОВ. Что тебе конкретно нужно?
ГРАМКО. Господи, обязательно ему конкретно! Кругом уши. Терпеть не могу слухов.
ГРАМОВ. Что тебе нужно?
ГРАМКО. Ты вопишь, как утопающий. Ты сначала скажи, кто у тебя ТАМ? Может, ты шутишь?
ГРАМОВ. Я не шучу, у меня там есть одна хорошая знакомая.
Здесь должна быть аннотация. Но ее не будет. Обычно аннотации пишут издательства, беззастенчиво превознося автора, или сам автор, стеснительно и косноязычно намекая на уникальность своего творения. Надоело, дорогие читатели, сами решайте, читать или нет. Без рекламы. Скажу только, что каждый может найти в этой книге что-то свое – свои истории, мысли и фантазии, свои любимые жанры плюс тот жанр, который я придумал и назвал «стослов» – потому что в тексте именно сто слов. Кто не верит, пусть посчитает слова вот здесь, их тоже сто.
Можно сказать, что «Оно» — роман о гермафродите. И вроде так и есть. Но за образом и судьбой человека с неопределенным именем Валько — метафора времени, которым мы все в какой-то степени гермафродитированы. Понятно, что не в физиологическом смысле, а более глубоком. И «Они», и «Мы», и эта книга Слаповского, тоже названная местоимением, — о нас. При этом неожиданная — как всегда. Возможно, следующей будет книга «Она» — о любви. Или «Я» — о себе. А возможно — веселое и лиричное сочинение на сюжеты из повседневной жизни, за которое привычно ухватятся киношники или телевизионщики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Один из знаменитых людей нашего времени высокомерно ляпнул, что мы живем в эпоху «цивилизованной коррупции». Слаповский в своей повести «У нас убивают по вторникам» догадался об этом раньше – о том, что в нашей родной стране воруют, сажают и убивают не как попало, а организованно, упорядоченно, в порядке очереди. Цивилизованно. Но где смерть, там и любовь; об этом – истории, в которых автор рискнул высказаться от лица женщины.
События разворачиваются в вымышленном поселке, который поделен русско-украинской границей на востоке Украины, рядом с зоной боевых действий. Туда приезжает к своему брату странный человек Евгений, который говорит о себе в третьем лице и называет себя гением. Он одновременно и безумен, и мудр. Он растолковывает людям их мысли и поступки. Все растерялись в этом мире, все видят в себе именно то, что увидел Евгений. А он влюбляется в красавицу Светлану, у которой есть жених…Слаповский называет свой метод «ироническим романтизмом», это скорее – трагикомедия в прозе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)