Самая крупная победа - [14]

— Точно!

— А вы пробовали, да?! — оскорбленно обернулся к ним Мишка. — Вы сначала докажите, а так говорить каждый может.

— И докажем!

— Да ладно, что вы! — вмешался блондинчик. — Хотите, кое-что поинтереснее покажу? — И он повел нас по узенькой лестничке вверх.

Вскоре мы оказались на длинном балконе, под которым открылся огромный — больше нашего двора — гимнастический зал, в котором там и сям мелькали в воздухе ладные фигуры гимнастов и гимнасток. Одни смело крутились на турниках; другие ловко упражнялись на брусьях; третьи прыгали, будто играли в чехарду, через высоченных коней; четвертые, качаясь, бесстрашно выделывали разные штуки на кольцах.

А чуть в сторонке от них, на длинной дорожке, кувыркались акробаты. Ну, такие же — верно сказал Мишка, — как и мы, пацаны, а что вытворяли! И на руках стояли, и переднее и заднее сальто крутили, и колесом вокруг ходили.

Потом на одного дядю забралось сразу человек десять, все встали друг на друга, а он всех держит. Вот здорово! Какой силач! И не покачнулся. Я даже подумал: а не пойти ли лучше сюда. Да вспомнил, что нельзя: Рыжий-то!

Мишка взглянул на круглые часы на стене зала и потянул меня за рукав:

— Пошли скорей, пора!

«Вот так да! — ахнул я. — Так быстро два часа прошло!»

Дома бродишь-бродишь по двору, смотришь-смотришь, как Митька на своей голубятне свистит да орет, а все еще мало времени.

6

В раздевалке боксеры уже переодевались в спортивную форму. Там было шумно и оживленно. В одном конце ребята сидя, а некоторые, стоя босыми ногами на лавках, пели; рядом с ними, друг друга перебивая, о чем-то горячо спорили; в уголке, сбившись в кучку, тихонько менялись марками; в другом конце коренастый, мускулистый парень в трусах и майке показывал что-то из боевой техники, но его отталкивали и показывали сразу двое; возле двери, которая вела в зал и была закрыта, на рослого, в одном носке, краснолицего здоровяка с хохотом набрасывались пятеро маленьких по сравнению с ним ребят. Он, делая страшное лицо, осторожно отмахивался от них, но они, все же как-то захватив его руки, стали валить его на каменный пол.

Войдя первым в раздевалку и увидев все это, Мишка в растерянности остановился, задерживая других; остановился и я, глядя на непривычную картину. Подумать только, боксеры, настоящие боксеры, и вдруг как малыши!

Но дверь в зал неожиданно отворилась, и из нее вышел староста группы.

— Это еще что такое? — как показалось мне, сконфуженно крикнул он и, подойдя, одного за другим скинул со здоровяка всех, кто его повалил. — Скоро начнется тренировка, а вы!.. — с упреком сказал он. Потом обернулся ко входу и сделал вид, что только сейчас заметил нас. — Ну, подписали родители? — сразу, будто мы только что расстались, строго спросил он.

— Подписали! — громко ответил за всех Мишка.

— Хорошо. Давайте мне. А сами, — он приказал, чтоб на одной из лавок сдвинулись поплотнее, — быстренько переодевайтесь, скоро начнем! — и, начальственно оглядев раздевалку, вышел за дверь.

Мы шагнули к освободившимся местам и стали лихорадочно раскрывать свои чемоданы, разворачивать свертки и переодеваться.

Сняв рубашку, я сконфузился за свои бледные тонкие руки, узкие плечи и тощую шею. Но никто не обращал на меня никакого внимания. Тогда я сам начал осторожно оглядывать раздевалку.

«Старенькие» в рубашках и брюках были ничего особенного — ребята и ребята. Но вот когда они оставались в одних трусах, то сразу же превращались в боксеров: плечи и руки мускулистые, ноги тоже. Но особенно — спины. Когда кто-нибудь из них нагибался, мускулы так и перекатывались.

А вот Ерема в пиджаке казался могучим, когда же снял его, стал совсем другим — беленьким и угловатым, да еще на руках синели разные наколки. А у Верблюда даже вся грудь была изрисована, как у дикаря. Все смотрели, всем это было неприятно, но никто ничего не сказал, а он, по-моему, даже гордился, что вот какой он «красивый».

А потом один из тех, что валяли здоровяка, курносый и стремительный парень, мельком взглянув на нас с Мишкой, вдруг крикнул:

— Приемный экзамен!

— Правильно! — подхватили другие и, торопливо завязав шнурки, натянув майки, бросились в зал.

Остался только курносый.

Начинается! Вот сейчас нас и будут бить! Я покосился на Мишку, на других новичков — глаза у всех были широко раскрыты, лица вытянулись.

— Так вот, — подходя ближе и явно сдерживая смех, сказал курносый, — сейчас вы, значит, пройдете приемный экзамен. Так полагается. Все проходили, и вы пройдете. Кто из вас ответит: что боксеру больше всего требуется?

— Ну-у… смелость… — упавшим голосом ответил Мишка.

— Правильно! А еще?

Все молчали.

— Так, значит, никто не скажет? — повторил курносый. — Тогда я скажу: внимательность…

Он для вящей убедительности поднял указательный палец, но ему не дали договорить — дверь отворилась, и здоровяк, заглядывая, мрачно пробасил:

— Можно! — и опять скрылся.

Курносый снова строго оглядел всех, остановился на нас с Мишкой:

— Начнем с вас, пошли! — шагнул к двери, спохватился и предупредил тех, кто оставался, чтобы сидели и не выходили.

Мы спустились по узенькой — в четыре ступеньки — лестничке в зал, в котором лицом к двери стояла вся группа.