Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [77]

Роман «Кровь и пот» убеждает нас: эксплуататоры, как местные (в романе создан удивительный по силе и точности характер молодого казахского бая Танирбергена), так и пришлые (русский купец Федоров, сын купца, Федоров-младший, жестокосердный белый офицер), не имеют ничего общего ни с человечностью, ни с гуманизмом, ни с нравственностью. Они живут по совершенно иным, нечеловеческим, волчьим законам, которые невозможно принять трудовому народу, — вот почему Федоров и Танирберген, невзирая на всю силу характеров, незаурядный ум и лисью хитрость последнего, обречены на поражение, вот почему, невзирая на все их ухищрения, угрозы и хитрости, не идет за ними народ.

Трилогия А. Нурпеисова покоряет щедростью этнографич»ского бытописания, точностью наблюдений, относящихся к национальному характеру казахов и их национальному быту. Но истоки силы произведения далеко не только в этом. Они — в глубинном интернационализме авторской позиции, выверенной социально-классовой точке зрения на прошлое родного народа, исключающей, при глубокой любви к нему, какую бы то ни было идеализацию патриархальной старины. Трилогия покоряет тем главным, без чего нет, не может быть эпоса, — глубокой философией истории, сопряженной с реальным историческим прогрессом, а следовательно, ориентирующейся на правду исторических судеб родного народа, всей нашей интернациональной страны.

«... Что знали, например, о русских его деды и отцы? — размышляет в романе Еламан. — Всегда говорили одно и то же, что — кафыры, иноверцы. Недоверие и даже ненависть были у казахов к русским. Но понимали ли они душу этого народа, знали ли его тревоги и беды? А вот, оказывается, и у русских были свои бедняки и свои баи, и у русских были свои богатыри... которые в час великих испытаний бросали гордый клич и звали свой народ на борьбу. А сколько, оказывается, было у русских храбрых бунтарей, всю жизнь проведших в неволе, в кандалах... Нет, видно, народы познают друг друга и объединяются только в борьбе, только на пути к свободе.

Вчера на похоронах двадцати восьми зарубленных плакали все — русские и казахи. Не плакал только один человек — старик Ознобин. Старый коммунист, большевик Ознобин, у которого белые зарубили сына...»

Читая эту трилогию, глубоко национальную по форме, по жизненному материалу, языку, деталям и подробностям, по всему аромату такой незнакомой нам жизни, постоянно ощущаешь в итоге глубинное ее родство с другими книгами о времени революции, скажем такими, как «Соленая Падь» С. Залыгина, «Берег ветров» А. Хинта или «Первый учитель» Ч. Айтматова.

2

Тема деревни в современной советской литературе, ее исторических судеб, прошлого, настоящего и будущего, неотделима от темы социалистической революции, исторических судеб нашего общества, всей нашей страны. [5]

Художественные постижения величественных идей и завоеваний Октябрьской революции, судеб народа и, соответственно, крестьянства, одухотворенных характеров, ковавшихся в борьбе за новое общество, новый строй, — одна из главенствующих тем литературы социалистического реализма с самого начала ее существования. Традиция эта не прерывалась никогда.

В последние годы в советской прозе появились новые произведения, рисующие революционную историю нашей страны, раскрывающие историческую неизбежность, глубинные народные корни социалистической революции.

В ряду произведений историко-революционной темы последних лет важное место занимает роман Сергея Залыгина «Соленая Падь». Роман этот, посвященный гражданской войне в Сибири, не просто возвращение к теме. Продолжая своих предшественников, С. Залыгин с позиций сегодняшнего дня исследует и осмысляет революционную эпоху, под современным углом зрения художнически осваивает новые, неразведанные пласты народной жизни.

Пафосом книги, ее художественной идеей, отнюдь не заданной, но выпытанной у жизни, естественно выросшей из материала и воплощенной в характеры, в ткань повествования, является мысль, знание, убеждение автора в том, что Октябрьская революция и Советская власть были единственно возможной исторической дорогой и судьбой для самых глубинных масс трудящихся, в данном случае — сибирского крестьянства; что революционная идея, аккумулированная ленинской партией, не была чем-то внешним, извне навязанным исконной, народной жизни, но, наоборот, встречно зрела в глубинах действительности и обернулась в революционные годы всенародным порывом в будущее.

В постижении народного характера Октябрьской социалистической революции, гражданского характера гражданской войны — пафос, художественный смысл романа.

Со страниц произведения встает облик революционного народа, образ времени, ощущаемые С. Залыгиным с большой художественной чуткостью и полнотой. От документов и фактов истории, от вполне реальных жизненных прототипов шел С. Залыгин к художественному обобщению, к ярким, жизненным характерам своих героев, к его, залыгинской партизанской, крестьянской республике Соленая Падь. Он шел путем подлинного художника, стремясь сохранить и воплотить в слове историческую правду времени во всем ее аромате, буйном колорите красок и одновременно — во всех драматических, а порой и трагических противоречиях.