Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [56]

Старуха Анна с ясной душой и чистой совестью встретила, выдержала проверку смертью. Но смертью старухи, а вернее, жизнью ее поверяются в повести не только она, но и ее дети. Для них смерть матери — трагедия, высокая трагедия, потому что мать уходит из жизни, отдав ей, людям, все, что могла. Для автора же трагедией, точнее, драмой является то, что дети ее — Люся, Варвара, Илья и Михаил — не выдержали этой проверки на человеческое. Суровым приговором по самому большому счету завершается столь скромная по жизненному материалу повесть. Суть ее в предельном сокращении такова. Слетевшись с разных концов света по телеграмме Михаила, чтобы проводить в последний путь родную мать, они нечаянно, нежданно даруют ей последний срок: радость матери, обнаружившей у своей постели столь далеких от нее и по-прежнему дорогих ее сердцу детей, такова, что она никак не может умереть. И, тихо радуясь последнему своему счастью, совестится того, что держит детей всех тут, у себя, отрывает от важных дел, как будто есть у них дело более важное...

С мудрым юмором, добротой, человечностью, а главное, с полной психологической точностью описывает В. Распутин эти последние дни своей старухи, пребывающей в несколько трагикомическом положении в самом точном смысле этих слов. И столь же естествен, художнически полнокровен второй пласт повествования — переживания, поведение старухиных детей, в кои веки собравшихся вместе, чтобы — по извечной человеческой традиции — отдать матери последний сыновний и дочерний долг Здесь В. Распутин столь же человечен и правдив. Без тени фальши, без натяжек показывает он их естественное горе, к которому они уже заранее подготовили себя, и неожиданную радость, и тщательно скрываемую друг от друга наступившую растерянность от неожиданного поворота дел. Блестящи страницы повести, посвященные ящику с водкой, заблаговременно купленному на похороны, который помогает выйти из неясного положения мужчинам — Михаилу и Илье, в бане (не в доме же, где лежит умирающая мать!) коротающим эти дни. Исполненные комизма сцены эти незаметно, неосознанно рождают тревогу, которая растет и ширится по мере плавного, спокойного движения повести к концу. В повести как бы копится нечто мелкое, недостойное, стыдное человека, в той ситуации, в которой пребывают эти люди, имя которому — суета. Суета, оборачивающаяся не просто пошлостью, но нравственным преступлением, потому что ее мелкотравчатость превращает последние часы и минуты их умирающей матери, расстающегося с жизнью человека, в мучение. И дело даже не в пьяном веселье и не в скандале, который в какой-то момент разыгрался у ее постели, и не в мелких дрязгах, побороть которые не в силах ни Варвара, ни Михаил ни Люся. Самое страшное — в тех наигранных, лживых словах, с которыми прощаются они с матерью, в глубине души отлично зная, что это последние слова: «И не обижайся на нас. Так надо». Надо — не по закону человечности, но по закону суеты. По душевной тупости, а проще — недостатку доброты.

«— Выздоравливай, мама. И не думай ни о какой смерти.

Ночью старуха умерла».

Итак, нравственный суд завершен. Вопрос поставлен. Не малой важности вопрос: об угрозе бездуховности, обесчеловечивающей людей. И в этом — ценность повести В. Распутина. Мой спор с ним начинается там, где, не довольствуясь постановкой вопроса, он пытается дать ответ.

Один из лучших эпизодов в повести — тот, где рассказывается, как на другой же день после приезда Люся отправилась в лес. Эта прогулка по окрестным, таким знакомым и уже забытым местам была для нее и путешествием в прошлое, и мучительно больным и сладостным воспоминанием. Прогулка эта описана В. Распутиным с редкой пронзительностью и волнует, как немногие страницы в книге. Вглядываясь сквозь увеличительное стекло искусства в смятенную душу Люси, для которой это путешествие в прошлое одновременно и праздник, и мука, и кара, писатель намеренно гиперболизирует ее переживания. «Бежать, бежать, — твердила она. — Зачем, ну зачем она вылезла из деревни? Кто ее сюда гнал? Что она здесь забыла? «Забыла?!» Мысль вдруг задержалась на этом слове и придвинула его к Люсе ближе. Забыла... Вот оно, наконец-то, что, не открываясь, почти с самого начала изводило ее какой-то молчаливой давней виной, за которую придется держать ответ. В самом деле, там, в городе, в своей новой жизни, Люся все забыла — и воскресники по весне, когда заготавливали дрова, и поля, где работала, и завалившегося Игреньку, и случай у черемухового куста, и многое-многое другое, что бывало еще раньше, — забыла совсем, до пустоты...»

Размышление это — ключевое для идейной структуры повести. И — бесспорное, если иметь в виду мысль о Родине, Отчизне, кровной связи с землей, где ты родился и вырос, как духовном истоке человеческой личности.

Оно становится спорным, поставленное в иной, куда более обширный и абсолютный контекст.

У читателя может возникнуть впечатление, будто объяснение внутренней ущербности героев, которых он судит образом матери, автор видит в их оторванности от той естественной почвы, из которой взросла и окрепла душа Анны. От почвы крестьянской.