Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [54]

По-своему, вроде бы отлично от Терентия и Агнии, ищет осмысленность существования Иван Сынков. «Простота его хуже воровства, откровенность на грани малолетнего при какой-то странной загадочности душевной», — сообщает нам автор. Кончил техникум, «экзамены по машиноведению сдал с какой-то четкой злостью, мол, знаю механизмы, но не удивляют они меня. Завел трактор, довольно лихо взрыхлил плугом первые борозды, а потом, глуша мотор, откидываясь назад, будто вожжи натянул, заорал «тпру!». Потом бросил трактор («железную дуру»), ушел в пастухи — «не просто, как иные, а со значением, вроде укоряя кого-то, и одновременно чаял услышать что-то от звездного безлюдия в степи».

В. Чалмаев («Литературное обозрение») увидел в этом характере противопоставление «природного и машинного». В. Лукьянин возражал ему: «Соблазнительная, повторяю, версия, к тому же тренированное воображение сразу начинает подсказывать многочисленные литературные параллели, рассуждение надежно утверждается на накатанной колее... Но беда в том, что Иван Сынков, который действительно в начале романа трактор бросил... потом все-таки возвратился к машине, сел на экскаватор, и это воспринимается при чтении не как отречение его от прежних идеалов, а как признак достижения им духовной зрелости».

Все правильно: Иван Сынков и в самом деле достигает «духовной зрелости», но не ценой отрицания своих «прежних идеалов» и «философских соображений», а скорее — развития их. Что это за «соображения»? Читаем в романе: «Чает он найти какое-то слово, не то какой-то свет увидать меж двух зорь. Ради того, говорит, готов идти хоть за смертью... Вспоминает будущее... Говорит, что душа его посылает лучи в далекое будущее, они отражаются и возвращаются к нему с образами того далекого...»

В этой наивной метафизической мешанине, в этих мечтаниях О «неведомых пределах», о каких-то «высотах души» много самых разных влияний — от фильма «Воспоминание о будущем» до наивного руссоизма и пантеизма. Все это можно было бы объяснить молодостью героя, но какова же здесь позиция автора? Какое из двух возможных решений проблемы духовных ценностей он сам считает истинным? Ответа на этот вопрос в романе нет. Терентий и Андриян Толмачевы, начавшие с непримиримого спора и борьбы, приходят чуть ли не к полному примирению, в чем я вижу насилие над правдой жизни.

Достоверность же характеров Терентия Толмачева и Ивана Сынкова в том, что они выражают реальные черты современного богоискательства. Смысл его как раз в этическом обосновании религии и, с другой стороны, в религиозном обосновании нравственности. Но это, как известно, иллюзия духовности.

Подлинная духовность, неподдельная одухотворенность отличают, конечно же, Ерофея и Андрияна Толмачевых. Она — в заботе о людях, о судьбе народа, в гражданском взгляде на жизнь. «Перед тобой, — говорит Андриян брату, — земля бескрайняя, народ молодой и смекалистый, а пашут мелко, урожаи сиротские, заводы устарели, да и тех маловато. Работа на земле и на заводах тяжелая, а жизнь небогатая. Со всех сторон недружелюбные взгляды... Что будешь делать? Какой хочешь видеть свою Державу? Наверно, образованной, сильной, умной».

Вот где должно бы пролегать, где пролегает в реальной жизни направление истинного поиска духовности!

Характеры Ерофея и Андрияна Толмачевых в романе «Предел» принципиально важны тем, что в них живет новая человеческая духовность, народная по своей основе, которую вырабатывали в людях революция и социализм. Этим новым было расширение и обогащение гражданских, общественных интересов личности, активизация социальных ее забот, приобщение человека к сознательному творчеству истории, осмысленному выбору своего места в ней.

Новое качество человеческой одухотворенности имело истоком несравнимое с прежней жизнью богатство действительных отношений, вооружавшее человека высокими социальными нравственными целями.

Неверно думать, будто социальное, гражданское решение проблемы ценностей не имело традиций в нашем отечественном прошлом. Напротив, именно такое понимание ценностей в противовес религиозному обоснованию нравственности отстаивала демократическая мысль, оно лежало в основе этической концепции русской демократической интеллигенции.

Вспомним Белинского: «Живой человек носит в своем духе, в своем сердце, в своей крови жизнь общества: он болеет его недугами, мучится его страданиями, цветет его здоровьем, блаженствует его счастьем, вне своих собственных, своих личных обстоятельств... Любить свою родину — значит пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому».

Белинский, революционные демократы мечтали о том, чтобы поднять крестьянство, народ до такого уровня понимая патриотизма и любви к родине, до осознания своих кровных нужд и чаяний; они стремились поднять, расширить горизонты социального сознания, социальной активности тружеников.

Наша литература все глубже исследует процесс духовного пробуждения крестьянства, приобщения его к историческому творчеству. В лучших произведениях современной прозы показано, как зарождалось в народе общественное, гражданское самосознание, та активная любовь к людям, которая и составляет фундамент социалистических духовных и нравственных ценностей. В выступлении на XXII съезде КПСС А. Т. Твардовский, вспоминая одно из высказываний Н. К. Крупской, сказал: