Самая хитрая рыба - [14]

– Смотри фильм, я скоро вернусь.

Лида раскашлялась и махнула рукой.

Я вышла на крыльцо. Дождь закончился, Арефьево окутали сумерки.

Неторопливо уходя в глубь сада, я размышляла, как поступить, чтобы трехдневный отдых Лиды не превратился для меня в испытание. Все-таки я дичаю… Выбираю между ролью мямли и сатрапа, когда нужно всего лишь заново установить свои правила.

– Мягко, но непреложно, – пробормотала я.

Ах, какая же это радость – друзья, с которыми не нужно устанавливать правил! Лида всегда воспринимала ограничения как покушение на ее свободу. И вот она смотрит телевизор в моем доме, а я неприкаянно брожу по саду.

Возвращаться не хотелось.

Спустя полчаса я спохватилась, что мое отсутствие выглядит попросту неприличным.

– Лида! – окликнула я, закрывая за собой дверь.

В комнате нервно бормотал телевизор.

– Будешь чай с травами?

В кулаке я сжимала мокрые веточки мяты, сорванные в саду.

Нет ответа.

– Лида, ты спишь?

Я вошла в комнату и остановилась. Мигал голубой экран, и в контровом свете склонившаяся на спинку дивана женская фигура выглядела не спящей, а мертвой.

Мята выпала из моих пальцев. Я кинулась к Лиде, принялась тормошить. В голове в такт быстрым ударам сердца билось «инфаркт-инфаркт-инфаркт». Что нужно делать при инфаркте?

На дороге заурчала машина, мазнула коротко по окнам фарами, и этого хватило, чтобы я увидела: Лида мертва. Ее глаза, все в красных прожилках, как переспелые крыжовины, смотрели в потолок с бессмысленным удивлением. Застывшая корка сметанной маски пошла трещинами и начала осыпаться, как известка.

– Господи… Лида!

Я прижала пальцы к ее сонной артерии, заранее зная, что не услышу биения пульса, и в ужасе отдернула руку. По шее тянулась тонкая багровая линия.

До меня донесся скрип калитки. Слава богу, люди! Я кинулась к дверям, но что-то заставило меня бросить взгляд в окно.

Это был Мансуров. Он держал в правой руке детское ведерко, ярко-красное ведерко. Вид у него был собранный и деловитый.

Ведерко отчего-то ужаснуло меня даже сильнее, чем мертвое тело моей подруги. Я оцепенела и только смотрела, как сосед приближается, неся его на отлете.

Шаги на крыльце. Не осознавая толком, что делаю, я схватила со стола ноутбук и попятилась.

– Где-то тут я тебя видел… – негромко сказал Мансуров.

У меня подкосились ноги.

– Давай, покажись…

Нет, он говорил не со мной, а что-то искал и думал вслух, как человек, глубоко погруженный в свое дело. Если я выдам свое присутствие, он меня убьет. Кричать? Мой голос слаб; да и кто меня услышит…

Прижимая к себе ноутбук, я скользнула в соседнюю комнату. Оттуда – в коридор и на цыпочках вдоль стены добралась до черного хода.

– А, вот и ты! – донесся до меня веселый голос.

И вдруг я поняла, что именно он искал. Стало ясно, зачем ему ведерко и что в нем.

На заднем крыльце хранится запасная пара калош. Ноги у меня ходили ходуном, и я испугалась, что не смогу обуться, но мне и в голову не пришло выпустить ноутбук. Я держала его крепче, чем мать младенца.

Человек, убивший мою подругу и убивающий в эту минуту мой дом, затих внутри. Я знала, что он делает. Открывает газовый баллон на кухне; сначала вентиль идет туговато, а затем легко, даже слишком легко.

Это может показаться странным, но я спасала не себя. Я пыталась уберечь от смерти свою монографию, труд, посвященный древнему народу. Исчезни книга – и меня настигнет небытие; мои следы на песке сотрет равнодушная волна. Память сильнее смерти, но от меня не останется памяти.

Так что в руках у меня был не раскладной компьютер, а железный сундук, в котором заяц хранил в себе утку, утка – яблоко, а в яблоке была спрятана игла – мое бессмертие.

Я наконец справилась с калошами и побежала так быстро, как только могла – мимо флоксов, мяты и роз, задевая мокрые кусты жимолости. Я бежала, не оглядываясь. Со стороны, должно быть, это выглядело смешно: ковыляющая старуха, хватающая воздух ртом. Но мне казалось, я летела – летела прочь, унося свое единственное сокровище.

Сначала до меня донеслись испуганные крики, и только потом – страшный звук. Мой дом крепился сколько мог, он держался, не призывая меня, давая мне возможность уйти. Начни он кричать раньше – и кто знает, хватило бы мне сил покинуть его. Но старые стены затрещали лишь тогда, когда огонь подобрался к крыше.

Я перешла вброд подсохшее болотце и спряталась в перелеске. Из-за деревьев мне было видно, как пламя охватило весь дом. Он горел легко и весело. Грохотало, взрывалось искрами над рухнувшими балками и ухало. Кто-то кричал страшным голосом, перекрывавшим даже шум пожара, чтобы обливали деревья и забор: огонь не должен перекинуться на соседние дома. Мансуров тоже был там. Конечно, я не могла разглядеть издалека, что за люди суетятся вокруг дедушкиной дачи, но знаю точно, что был.

Машины пожарной службы приехали, когда тушить было уже нечего. Старый дом превратился в золу и дым; дым стелился над землей и где-то за пределами поселка медленно тянулся в небеса.

К полуночи все стихло. Пришла ночь и подоткнула синее одеяло своим неразумным детям. Только сейчас я заметила, что стою в одной калоше: на правой ноге болтался мокрый носок. Она утонула в жидкой грязи; болото взяло у меня свою дань.