Самая долгая ночь - [7]

* * *

Вернувшись в комнату отдыха, раздраженный и униженный, Пол начал расхаживать взад-вперед. Восемь часов ожидания за десятиминутный разговор! Либо сержант до ужаса непоследователен и забывчив, либо это проявление откровенной неприязни. Сначала Ричардс бесцеремонно, без тени уважения заставил Пола задержаться, а затем так же запросто оставил за пятьдесят миль от дома.

Бедняга настолько разнервничался, что не мог усидеть на месте. А эти наглые вопросики! Чем любишь заниматься, Кольер? Любишь кататься на лыжах? Вижу, ты как раз подходишь по всем статьям. Так это или нет, но Полу показалось, что Ричардс видит его насквозь. После нескольких минут общения мастер-сержант сделал вывод, что с этим работником можно не считаться. С ним позволительно вести себя сколь угодно мерзко: последствий все равно не будет.

Пол привык, чтобы им помыкали. У его родителей деньги не водились, и от этого он с детства ощущал некую ущербность. Символы и знаки, которыми он теперь вооружился: униформа, бейдж оператора и обручальное кольцо, – ничего не значили для мастер-сержанта Ричардса, который без малейшего колебания заставил Пола ощутить себя полнейшим ничтожеством. Ему не хотелось сейчас злиться, бегать тут несколько часов кряду, дыша злобой и сгибаясь под грузом пессимистических мыслей, но он не умел справляться с эмоциями. Не было случая, чтобы ему удалось расслабиться, когда мысли разрывали душу.

Пол вырос в неказистом домишке в сельской глуши штата Мэн – в забытой богом тихой и мрачной местности, которая зимой из-за глубоких снегов превращалась в непроходимую. Он не раз становился свидетелем ничем не спровоцированного непристойного насилия. Не раз ему приходилось пережидать пьяную ярость отца, вжавшись в бревенчатую стену и не дыша, пока потерявший лицо папаша носился по дому, как голодный зверь в поисках жертвы. Если отец и замечал сына, то разговаривал с ним исключительно с пренебрежением. Маленький Пол, уничтожаемый его ненавистью, способен был лишь заикаться и корчиться от боли. Да и мать не дала ему ничего хорошего. Сколько Пол себя помнил, она всегда была пьяна. Одно из ранних воспоминаний: он сидит на кровати и теребит безвольные пальцы матери, храпящей в пьяном забытьи.

Люди, не умеющие себя сдерживать, вызывали у Пола отвращение. Они сами накликали на себя беду, и он просто не мог испытывать к ним жалость. Мальчика не удивляло, что его мать ищет счастье в барах или в объятиях мужчин. Он не был шокирован, когда однажды морозным утром во двор въехали деревянные сани, с которых безжизненными остекленевшими глазами смотрела на мир его мать. Ее оставили лежать в сарае до тех пор, пока не оттает земля и не зацветет канадская ирга.

В шестнадцать лет Пол украл у отца сапоги, автостопом добрался до Портленда и записался добровольцем в армию. Парень из глухой деревни, он доверял всем без разбору. Много лет он мечтал присоединиться к этим людям, которые вдохновляли его желанием быть полезными обществу, жить согласно правилам чести. Теперь они стали его семьей. К своему разочарованию, однако, Пол вскоре понял, что многие из его недавних героев на поверку оказались столь же порочными, как и его родители. Даже армия не смогла их перевоспитать, сделать чище, честнее. Они с такой же настойчивостью возвращаются к своим порокам, как собака сворачивается калачиком на свежей постели, пока хозяев нет дома.

В первую же весну, которую Пол провел в тренировочном лагере, пришла новость, которая его нисколько не удивила: охотники нашли труп отца в нескольких милях от дома – он провалился под лед. Так Пол стал сиротой, что, впрочем, вполне его устраивало.

Смерть родителей ничего не изменила ни в лучшую, ни в худшую сторону. Пол приступил к выполнению собственной программы саморазвития. На дверце его шкафчика красовалась приклеенная скотчем цитата Роберта Э. Ли[4]: «Я не доверю человеку управлять другими, если он не в состоянии справиться с самим собой».

Годы шли, и вот он нашел работу, завоевал девушку, заслужил какое-то уважение – пусть и не самое большое, но и не так чтобы маленькое, как раз впору. Однако, как во многих подобных случаях, его достижения казались слишком поверхностными. Пол вдруг обнаружил, что склонен впадать в панику по малейшему поводу. Он приложил нечеловеческие усилия, чтобы добиться всего, что у него сейчас есть, и теперь поневоле боялся это потерять.

И гадкое ощущение зыбкости и непостоянства снова вернуло его к сержанту Ричардсу, к этому дню, к этой комнате. Ужасное унижение! Дурацкая оплошность! Горькая глупая западня, в которой он оказался! Возможно, Ричардс – просто засранец, для которого неважно, кого оставить торчать здесь, возле реактора. Или он просто напился у себя в кабинете и напрочь забыл о такой малости, как Пол, как забыл бы о чем угодно, что не представляет для него особого интереса. Пол все понимал, но это не мешало ему сходить с ума от злости. В этой маниакальной одержимости было нечто, что приносило удовольствие, возбуждало участки мозга, ответственные за боль, удовольствие, гнев, желание, сопротивление. Долой каждого, кто относится к нему как к пустому месту! К черту Ричардса, который считает его ничтожеством! Пол упивался своими терзаниями. Его мысли бегали по кругу между сопротивлением и покорностью, злостью и благодушием, пока мозг не закипел.