Самая черная птица - [48]

— Уже дрожу от страха, начальник.

Харт бросил на него убийственный взгляд.

— Я с радостью обработаю двоих за вечер, мистер Коулман. Не искушайте меня!

— Мне искушать вас? Вот так смех! — Томми пристально взглянул прямо в глаза собеседнику.

— Ты действительно считаешь себя остряком, парень? — спросил начальник тюрьмы, на мгновение оглянувшись на Джона Кольта. — Но никакой ты не остряк, уверяю тебя. Я могу уничтожить вас, молодой человек, и я вас уничтожу.

Звучный тенор Харта привлек к себе всеобщее внимание.

Старина Хейс схватил полицейскую дубинку и вышел в центральный коридор. Джон Кольт ногой отодвинул свои кандалы в сторону, давая дорогу констеблю.

Лицо начальника тюрьмы раскраснелось от ярости.

— Я могу чем-нибудь помочь? — Полицейский звонко стукнул палкой по каменной стене, провоцируя Томми на продолжение перепалки.

Главарь банды посмотрел на сыщика. Он никогда не забудет, как его заставили взглянуть в мертвые, закатившиеся глаза жены и дочери в морге.

— Можете распоряжаться мною.

— Спасибо, главный констебль, все в порядке.

Лицо Харта было сильно напряжено, вены на виске и в середине лба вздулись, пульсируя.

— Пойдемте, мистер Кольт! — рыкнул он, отталкивая в сторону одного из надзирателей и хватая приговоренного столь грубо, что тот вздрогнул. — Спасибо за поддержку, главный констебль. Я держу ситуацию под контролем. Можете заниматься своими делами.

В последний раз взглянув на Томми Коулмана, детектив вернулся в свой кабинет, снова сел за стол и начал готовиться к предстоящей задаче.

Хейс должен был забрать в полицейском комиссариате Бруклина заключенного Джеймса Холдгейта. Он слишком хорошо знал того парня.

Многие годы этот преступник, большой мастер по подделке документов, был абсолютно неуловимым малым, и сыщик жаждал его поймать. Сговорившись с бандой подельников, мошенник участвовал в знаменитом деле Тимоти Редмонда — в том числе в подделке бумаг компании «Хоуланд и Эспинуолл» и «Юнион Банка». Действовал он в компании Боба Саттона по прозвищу Шустряк, который когда-то был известным бойцом, и специалиста по подделке бумаг Джона Рида. «Полис газетт» много писала об этом деле и охоте за его участниками. В отчетах содержался очень точный словесный портрет Старины Хейса и неплохое стихотворение — Джон Кольт недавно заявил, что оно принадлежит ему.

Джеймс Холдгейт, Джеймс Холдгейт, храбрый вор, выходи.

И узнай: неизбежно тебя впереди

Ждет суровый закон, что не знает прощенья:

Казнь злодею несет он, конец преступленьям.

Сколько бы ты ни скитался, взывают к отмщенью,

Проклиная тебя, черных дел твоих тени.

Так что скройся в берлогу свою, старый вор,

И молись: ожидает тебя приговор.

Казнь должна была состояться через два часа, но констеблю не хотелось присутствовать на повешении. За долгое время пребывания на своем посту он слишком много раз видел, как преступникам из высших слоев общества надевали на шею петлю. И подобные казни давно уже утратили для сыщика свою актуальность и интерес. Если таковой вообще когда-либо сопутствовал этому трагическому действу…

Старина Хейс мог пожелать бедняге лишь покоя и освобождения от горестей.

Глава 33 Кинжал в сердце

После пяти часов наступили сумерки. Зарешеченное окно хорошо пропускало осенний холод. Томми Коулман, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло и прижав колени к груди, ежился и ждал.

Наблюдая за событиями прошедшего дня, главарь банды представлял себе, как они с женой, словно на картине, радостно кружились в танце под веселую музыку и пыль поднималась от их башмаков.

Потом Томми внезапно представил свою жену, хорошенькую сестру Королевы Кукурузы, будто она снова жива и безмолвно стоит под виселицей рядом со священником, глядя, как его ведут на эшафот.

Через маленькое зарешеченное окно был хорошо виден весь тюремный двор: там волновалась толпа, ждали своих хозяев экипажи. Непроницаемые стены равнодушно взирали на возвышающуюся над собравшимися виселицу.

Спустя час, а может быть, и два, Томми Коулман по-прежнему смотрел на двор через зарешеченное окно. Теперь он слышал, как в темноте бормочут какие-то повелительные голоса. Под виселицей собрались надзиратели, готовые к исполнению вечернего ритуала. Палач, Джек Кетч, был уже на месте. Он одет в черное, но без капюшона.

Томми знал, что наверху, на башне величественного здания с куполом, часы били каждые четверть часа.

На тюремном дворе собралась толпа. Вернулись многие из тех, кто в тот день отмечал свадебное торжество.

Некоторые вообще не уходили.

Тяжелые ворота из дерева и железа открылись, и надзиратель обратился к толпе за стенами тюрьмы: люди замерзли и с нетерпением ждали новостей о казни Кольта.

Обитель привилегированного узника, расположенная напротив камеры Коулмана, была пуста. Дверь оставили открытой. Сиротливо висела на решетке занавеска, оставшаяся после «медового месяца».

Томми не мог оторвать глаз от опустевшей камеры, созерцая все атрибуты жизни франта: черное кожаное кресло с наклонной спинкой, мерцающую хрустальную вазу, перевернутую бутылку из-под шампанского, два хрустальных бокала, букет розовых цветов на полу, перо, оставшееся в чернильнице, плоскую зеленую флягу арманьяка на книжной полке и аккуратно сложенный черный платок, забытый на краешке стола.