Самая большая подводная лодка в мире - [3]

В муниципалитете его зарегистрировали без лишних вопросов. Ему назначили регулярную помощь при условии, что каждый первый вторник месяца он будет являться в социальную службу.

Тон мог бы дешево снять одну из тех бесчисленных квартир на грани антисанитарии, которых полно было в городе, но поскольку он был не в состоянии взять на себя домашние хлопоты, неизбежные в его положении холостяка, он выбрал пансион в «Медузе». С этого и началась вторая часть его Голгофы.

Старая рыбацкая таверна «Медуза» была одной из немногих, кому удалось пережить гостиничный кризис Сан-Франсуа-ле-Моля. Для этого пришлось снизить цены и расширить перечень услуг. Здесь можно было в полночь заказать рыбный суп или салат из осьминога, снять комнату на час или на год, пить вволю, не опасаясь, что тебя вышвырнут на улицу. В хорошую погоду бывало много желающих позавтракать на террасе. Клиенты платили мало, но зато были всегда.

Хозяйку этого чудом спасшегося заведения звали Гулеттой. Маленькая пышная брюнетка, она не ведала уныния и умела быть приветливой с каждым. Сюда приходили, когда наваливалась хандра, чтобы услышать ее веселый смех, который оживлял зал. Несмотря на загруженность работой, она находила время выслушать жалобы потенциальных самоубийц, рогоносцев, избиваемых женщин. Она угощала их выпивкой, утешала, иногда давала немного денег. Злые языки говорили, что ей особенно нравилось утешать мужчин, независимо оттого, были ли они девственниками или стариками, и что половина мужского населения Сан-Франсуа-ле-Моля прошла через ее комнату на втором этаже.

Вначале Тон с ней не разговаривал. Он поворачивался к ней спиной во время еды и никогда не пил за столом, предпочитая брать бутылки к себе в мансарду, чем слышать ее смех за стойкой. Она была женщиной, то есть одной из тех, кого он страстно ненавидел, даже ее взгляд он выносил с трудом.

Однажды вечером, столкнувшись с ней на лестнице, он вдруг ощутил сильное волнение от запаха ее тела. Взбешенный тем, что испытал это чувство, он заперся на два дня в своей мансарде, отказываясь от еды, поднос с которой обеспокоенная Гулетта ставила перед его дверью.

Он перепробовал все, чтобы забыть ее аромат, чтобы прогнать картинки, которые так отчетливо рисовало его воображение, но ничто не помогало. Желание текло в нем, словно кровь, перелитая от другого человека. И этот человек вызывал в нем отвращение.

Спустя некоторое время Тон посетил хирурга из медицинского центра. Он изложил ему просьбу, которая крайне озадачила врача, — никогда еще ни один пациент не приходил просить о собственной кастрации.

После краткой беседы Тон был препровожден в психиатрическую службу, где его подвергли обследованию. Отпуская его, врачи объяснили, что для подобной операции нет никаких оснований, и дали совет пройти новый курс детоксикации.

В итоге он вернулся в «Медузу» целым и невредимым, чтобы вновь оказаться во власти тайных и безнадежных мук. Идея собрать чемоданы и отправиться на поиски нового логова, конечно, приходила ему в голову, но он знал, что в черте города не найдет ничего столь же удобного и доступного. Если не считать мучительного присутствия Гулетты, «Медуза» была вполне мирной гаванью. Пособие, выплачиваемое инспектором социальной службы, позволяло ему жить здесь без особых хлопот, пусть иногда он и вынужден был пропускать обеды, чтобы расплатиться за выпивку.

Так он и жил, разрываясь между своим отвращением к Гулетте и неодолимым желанием, которое она ему внушала. Даже сон не давал ему передышки, поскольку хозяйка таверны неотступно преследовала его в сновидениях, всякий раз обнажаясь и приглашая его к откровенным экзерсисам.

Просыпаясь, Тон сдабривал свой кофе успокоительными средствами в надежде смягчить чувственное влечение. Он складывал в пакет бутылки, бинокль, краюху хлеба, несколько оставшихся от ужина кружков колбасы. Боясь столкнуться с Гулеттой, тихонько спускался по лестнице и удирал из «Медузы», как вор.

Такие дни он неизменно проводил возле верфей Пупаракиса. Заткнув уши ватой, чтобы не слышать грохота, он без устали смотрел на большие грузовые суда, расчленяемые газовыми резаками. Когда снимали листовое железо, которое тяжелые подъемные краны переносили по воздуху, обнажался стальной, разъеденный ржавчиной остов, и корпуса кораблей становились похожими на огромные, словно выкопанные из песков, красные скелеты.

Иногда буксиры приводили к причалу старый военный корабль, фрегат или миноносец с уже снятыми пушками. Казалось, эти покинутые экипажем суда пытались сбежать со скотобойни и отчаянно тянули за канаты, чтобы вырваться в открытое море.

Здесь же разрезали стальные баржи большого тоннажа, прибуксированные вдоль побережья с какого-нибудь канала. Часто это бывали рудовозы, корабли без души, без собственной истории, на которых никогда не ночуют. Наблюдать, как их разрезают на куски, доставляло Тону особое удовольствие.

Когда шел дождь, он укрывался в заброшенном пакгаузе, высившемся в центре пустыря. Находясь в метрах пятистах от верфей, он мог следить за происходящим только в бинокль, но зато получал возможность вынуть наконец из ушей ватные шарики.