Самая большая подводная лодка в мире - [19]

Тон смутно помнил тот день, когда застал Пупаракиса с девушкой за складом верфи. Но он столько выпил тогда, что теперь был не в состоянии вспомнить детали и предпочел ничего об этом не говорить.

Когда Макс закончил свой рассказ, Тон покосился на бутылку с арманьяком.

— Учитывая обстоятельства, — сказал он, — я сделаю, пожалуй, маленькое исключение.

Жиль налил ему полный стакан.

— Итак, Капитан, мы можем на вас рассчитывать?

— Железно! Пупаракис должен отдать нам эту девчонку. Но я все же никак не возьму в толк, почему вы махнули на вознаграждение. Это должна быть пухленькая пачка.

Тон думал при этом о неприятностях Гулетты.

— С вознаграждением решим потом, — сказал Макс. — Сначала нужно поговорить с девушкой.

— Да, — словно эхо повторил Жиль, — сначала нужно поговорить с девушкой.

* * *

Пеле хотел быть уверен, что его не втягивают во что-то дурное. Он уже попадал несколько раз в тюрьму и не имел охоты оказаться там вновь. История этой дочки миллионера, незаконно лишенной свободы греком, казалась ему неправдоподобной. Пришлось сунуть ему под нос статью из «Атлантического курьера» и попросить выслушать свидетельство Буффало, прежде чем он дал свое согласие.

Этого блондина с очень светлыми волосами, бесцветными бровями и светло-карими, почти рыжими глазами изводила кожная болезнь, делавшая его зимой и летом похожим на линяющую змею. Лицо его шелушилось, и кожа под тонкими и прозрачными, как папиросная бумага, чешуйками постоянно была голубоватой и влажной. Время от времени углы его губ кровоточили, лоб и щеки покрывались серо-зелеными струпьями, что вызывало ужасный зуд. Тогда он обращался в медицинский центр, откуда выходил намазанный чем-то белым и оттого похожий на Пьеро.

Со временем он свыкся со своей бедой. Отражение в витринах ободранного лица больше его не удивляло. Женщины смотрели на эти беспрерывные метаморфозы скорее с любопытством, чем с отвращением, и ему уже не приходилось натягивать капюшон, когда он шел провожать их домой.

Пеле, самовольно занявший подвал старого гаража, славился добрым нравом и услужливостью. К нему охотно обращались за помощью при переездах, нанимали для черной работы, давали мелкие поручения. Старики доверяли ему ходить за покупками или отправлять их корреспонденцию, он чинил сломанные детские велосипеды, взбирался на стены, чтобы достать заброшенный мяч или воланчик, запутавшийся в проводах. Теперь, когда его хорошо знали, его вид уже никого не пугал.

* * *

С приходом июня установилась настоящая летняя жара, не спадавшая даже ночью. На улице Салин стало нестерпимо душно. Утром Пиу обнаружила, что Макс под гипсами весь мокрый.

Она омыла ему лицо, шею и грудь свежей водой, приспустила штаны его пижамы и принялась за тщательный туалет.

Игра началась, когда она сжала онемевший половой член Макса банной перчаткой. Она залилась громким смехом, заметив, что тот похож на куклу-марионетку. Тогда она придумала пьеску, где губка и мыло играли роли двух волков, мучающих своими укусами бедного Петрушку, накрытого капюшоном. Она имитировала рычание волков и кончиками ногтей слегка пощипывала жертву. Изобразила она и крики ужаса, когда жертва вдруг начала увеличиваться в размерах. Волки побежали прятаться за кувшин, но, внезапно развернувшись, волк-мыло сорвал капюшон с Петрушки и покрыл его пеной.

Спектакль закончился неожиданным выбросом семени, салютом, еще не остывшие ракеты которого вместе с хлопьями мыльной пены упали на затопленную водой сцену.

Пиу как ни в чем не бывало продолжила мытье, когда Жиль, взъерошенный сосна, вышел из спальни, чтобы приготовить кофе.

Макс все утро проработал с бумагами «Медузы», сложенными на дощечке, которую Жиль прикрепил к инвалидному креслу. Имея лишь одну здоровую руку, он уставал от манипуляций с документами и, переворачивая страницы, помогал себе иногда языком.

По мере того, как он продвигался в своих исследованиях, он все больше убеждался в безнадежности этого дела. Объемы покупок и продаж не совпадали, и, стоило сопоставить их в итоговой ведомости, становилось ясно, что добрая половина товаров испарилась. Кассовая книга была перегружена помарками и пестрела ошибками в счетах. Выручка за некоторые дни не была записана. Вина продавались иногда по себестоимости.

При такой путанице враждебность налоговой инспекции была вполне объяснима. Они имели полное право отвергнуть счета и сделать вывод о вероятном сокрытии доходов. В таком случае Гулетта не получила бы никакой отсрочки, более того, возможно, ей грозил уголовный процесс.

Макс думал о том, как он сообщит ей эту новость. Он знал, что она ничуть не обогатилась, что издержки ее бухгалтерии не были трюкачеством. Самое большее, речь могла идти о небрежности и случайной забывчивости из-за недостатка времени. К тому же были обеды и прохладительные напитки, которые она не вносила ни в какой счет, были небольшие вспомоществования, выручавшие ее клиентов в безденежье, был персонал, которому она платила неофициально, чтобы люди не лишались своих социальных пособий. Всем известная доброта и некоторая доля легкомыслия, вот что привело ее к краху.