— Розано! Этот снимок! Ваша жена подумает, что я… Она придет в ярость. Мне так жаль…
— Моя жена умерла, Софи. А это кольцо — семейная реликвия, которая передавалась из поколения в поколение. Я всегда его ношу.
Голос Розано стал сухим и холодным, и Софи тревожно посмотрела на него. В его глазах промелькнуло страдание. И Софи поняла. Смерть жены до сих пор вызывает в нем глубокое отчаяние, которое она увидела когда-то на фотографии в журнале. Было ясно, что он очень сильно любил жену. К ужасу Софи, мысль о том, что он до сих пор оплакивает умершую жену, сделала ее глубоко несчастной.
Софи испытала отвращение к себе. Кто она ему? Только знакомая, к которой он проявляет внимание из чувства долга, ради старого друга семьи. У нее нет никакого права расстраиваться.
Оказавшись в соседнем с Розано номере отеля с видом на Темзу и здание Парламента, Софи приняла душ и переоделась в сшитое ею самой платье без рукавов с плотно облегающим лифом. Она сразу же почувствовала себя в нем очень уютно, до тех пор пока не посмотрелась в высокое, с золоченой рамой зеркало.
— Слишком много груди и ног, — пробормотала она недовольно. С тем же успехом можно было написать спереди: «Добро пожаловать!» Поколебавшись, она надела светло-бежевые босоножки на низком каблуке. Софи взяла с собой совсем немного вещей, и ее выбор был ограничен. Сарафан она оставит на завтра, джинсы в таком отеле неуместны. Софи поморщилась.
Коса выглядела нелепо. Софи нетерпеливо расплела ее, причесала волосы и задумалась, что с ними сделать. Она с удивлением отметила, что они спадают ей на плечи тяжелыми каштановыми волнами, блестят и переливаются при свете массивной люстры.
— Очень экзотично и очень по-итальянски, — пробормотала она и слабо улыбнулась.
В дверь, соединявшую два номера, постучали. Софи растерялась. Воспитание требовало заплести волосы в тугую косу и скрыть фривольный лиф платья под мешковатым жакетом, но женское тщеславие на этот раз победило.
Заранее краснея за свое идиотское решение, она быстро закрутила волосы на макушке и сколола их парой шпилек.
С бьющимся сердцем она вбежала в гостиную, чувствуя, как из прически уже выскальзывают пряди, что наверняка придает ей вид огородного пугала.
Увидев Розано, она непроизвольно открыла рот. В груди больно защемило, она повернулась и отошла нетвердым шагом в глубину комнаты. Розано оделся «по-домашнему»: в бледно-золотистую рубашку и узкие светлые льняные брюки — и выглядел просто неотразимо. Ее охватила настоящая паника. Когда он предложил поужинать у нее в номере — для безопасности, — Софи согласилась и теперь с опозданием поняла, что обрекла себя на вечер наедине с немыслимо привлекательным мужчиной.
— Вы выглядите… красиво.
Софи замерла, все еще стоя к нему спиной. Может быть, она выглядит и лучше, чем тогда, когда он видел ее в последний раз, но красиво — едва ли, особенно с торчащими во все стороны волосами.
— Спасибо, — произнесла она и, вскинув руки, лихорадочно принялась закреплять шпильки. И услышала, как он вздохнул. Наверное, от раздражения. Ведь обычно дамы, с которыми он ужинает, безупречны во всем, до кончиков ногтей.
— У вас есть все необходимое? — спросил он вежливо.
Нет. Мне не хватает элегантности и миниатюрности, огромных карих глаз и двухлетней шлифовки в швейцарском колледже. Изумрудное шелковое платье с глубоким вырезом тоже не помешало бы. Софи улыбнулась, ее чувство юмора снова взяло верх и позволило повернуться к нему лицом.
— При последнем подсчете у меня было девяносто пять белых махровых полотенец, два купальных халата, геля для душа достаточно, чтобы вымыть всех англичан, бессчетное количество баночек с кремом для обуви, столько же игольниц и даже, кажется, набор отверток.
Он рассмеялся, а Софи вспомнила о правилах хорошего тона.
— Вы были так добры ко мне, — сказала она застенчиво. — Спасибо. Я стою вам уймы свободного времени и хлопот.
Его глаза блеснули.
— Меня это ничуть не тяготит, наоборот, доставляет удовольствие. — Ослепительно улыбнувшись, он бодро продолжал: — Мы прибыли в самое время. Администратор сказал мне, что фойе кишит журналистами и фотографами.
Софи испуганно распахнула глаза.
— Но тогда… как же мы сможем выйти отсюда? Он пристально взглянул на нее, затем уверенно расположился в ближайшем кресле.
— А зачем нам выходить?
— Это шутка? — воскликнула Софи. — Вы же не предлагаете сидеть здесь, как крысам в ловушке…
— Смотря какие крысы и смотря какая ловушка, — пробормотал он, обводя рукой шикарно обставленный номер. — Ну а в крайнем случае мы всегда можем поиграть в шпионов — воспользоваться вашим набором отмычек и ускользнуть по пожарной лестнице.
Она сердито взглянула на него.
— Розано, это не смешно. Я привыкла проходить пешком по нескольку миль в день, мне необходим свежий воздух. Я не могу сидеть взаперти только потому, что поблизости рыщет стая журналистов. И я не верю этому! — закончила она дрожащим голосом, борясь с желанием топнуть ногой. — Я хочу выйти прямо сейчас, не хочу быть графиней, не хочу богатства. Дома лучше!
— Боюсь, что это даст пищу для новой сенсации, — рассудительно возразил он. — «Дочь наследницы отказывается от миллионов». «Босоногая графиня предпочитает сонный Дорсет». Вы сейчас начали спуск с американских горок, Софи, и уже не можете остановиться. Подумайте о дедушке! Ее лицо вытянулось.
