Салют на Неве - [52]

Корабли приготовились к отражению воздушного налета. В настороженном ожидании прошло около часа. Самолеты не появлялись. Вместо них в морозном воздухе послышался свист артиллерийских снарядов. С финского берега начался обстрел каравана. Снаряды перелетали через Гогланд и падали в воду посредине пространства, образованного южным берегом острова и цепью стоявших на якоре кораблей. То там, то здесь высоко взлетали взбаламученные вихри воды, и по бухте, шумя и пенясь, бежали и ударялись о борт мутные, тяжелые волны.

Я опустился в корму и зашел к нашим девушкам. Они сидели в своем тщательно убранном, пахнущем духами кубрике и поочередно нянчили ребенка докторши с Даго. Удары взрывных волн по корпусу миноносца становились все ощутительней. Казалось, что по дну корабля звонко стучал металлический молот. Чтобы не волновать девушек, я сказал, что это гремят якорные цепи.

Маруся Калинина рассмеялась.

— Финны это гремят, а не цепи. Вы думаете, что мы ничего не понимаем? Нам все известно!

Наших девушек, прошедших боевую школу Ханко, нельзя было ничем испугать. Они привыкли успокаивать других, а сами никогда не нуждались в успокоении.

Вдруг Маруся сделала озабоченное лицо и что-то шепнула Дмитриевой. Взявшись за руки, они быстро вышли из кубрика.

— Куда это они? — спросил я.

— Они еще утром сговорились обойти наших раненых, — как всегда, нараспев ответила Рудакова. — Ведь мы в пути больше суток, а только раз навестили их. Этого мало. Может быть, им что-нибудь нужно.

Через некоторое время девушки привели в лазарет двух краснофлотцев и сделали им перевязки.

Из-за обстрела корабли раньше срока снялись с якорей и, не дожидаясь вечера, покинули Гогланд.

Я с докторами остался в лазарете. Сергеев, сидя на корточках, перекладывал свой багаж, второпях собранный перед отъездом из Ханко. Шварцгорн внимательно разглядывал карту Финского залива. Просмотрев все, что его интересовало, он придвинул ко мне географический атлас.

— Посмотрите. Остающаяся часть пути будет самой трудной, — произнес он хриплым и, как всегда, отрывистым голосом. — Кроме авиации, подводных лодок, мин и береговых батарей, нам угрожают теперь торпедные катера. Вот здесь, на этом маленьком островке, находится их маневренная база. Не может быть, чтобы они не атаковали нас. Другим опасным участком является отрезок пути от Кронштадта до Ленинграда. Там нам придется проходить мимо Петергофа, Стрельны и южного берега Невской губы, под самыми жерлами немецких пушек. По этому поводу, — неожиданно закончил Шварцгорн, — я предлагаю распить ту бутылочку портвейна, которую Михаил Сергеевич так бережно завертывает сейчас в простыню.

Сергеев, бледный, сгорбленный, с воспаленными от бессонной ночи глазами, испуганно повернулся к нам:

— Нет, эту бутылку я берегу на черный день.

Шварцгорн, пуская кольца дыма, продолжал подтрунивать над товарищем.

— Зачем вам беречь ее, Михаил Сергеевич? Черный день уже наступил. Ведь все равно сегодня ночью мы попадем на ужин акулам.

— В Финском заливе нет акул!

— Это деталь. Не безразлично ли, кто завладеет вашим аппетитным телом: акула, морская собака или дружная компания миног? Во всех этих случаях неиспользованный портвейн окажется на морском грунте и пролежит там до тех пор, пока какой-нибудь предприимчивый эпроновец не раскопает его и не выпьет за упокой вашей грешной души.

— Нет, товарищи, не просите. Мало ли, что может произойти? Потом будем жалеть, что выпили…

Сергеев снова склонился над своим чемоданом.

День тянулся напряженно и долго. Все жили мыслями о том, что с каждым мгновением все ближе становится родная земля.

Наконец наступил вечер. Было безоблачно. Над заливом опять взошла полная луна. В этой части Балтики, от Гогланда до Ленинграда, вода уже покрылась тонким слоем льда, который громко трещал, рассекаемый форштевнем миноносца. Мелкие льдины ударялись о борт корабля и расступались в стороны с однообразным и тревожным шуршанием.

Эту ночь мы почти не спали. Сознание, что мы приближаемся к Ленинграду, что вот-вот на горизонте появятся полоски милого сердцу берега, напрягало нервы до крайности. Скорей бы кончалась эта последняя ночь!

Мы много раз вставали с кроватей. Каждый делал вид, что ему хочется есть, и, подходя к столу, с отвращением глотал кусок теплых мясных консервов. Поодиночке мы выходили на палубу и жадно всматривались в туманную лунную даль, надеясь увидеть очертания любимого города.

В этот год наступили ранние морозы, и невозможно было долго стоять на пронизывающем и леденящем ветру. Мы снова спускались вниз и с нетерпением ждали рассвета.

Ночь, к удивлению всех, прошла спокойно. Забрезжил ранний предутренний свет. Миноносец, кроша нарастающий лед, проходил мимо Кронштадта. Сияние луны бледнело перед восходящим заревом огромного солнца.

С южного побережья залива не раздалось ни одного выстрела, не зажглось ни прожектора, ни ракеты. Петергоф спал беспробудным сном. Первый караван защитников Ханко без единой жертвы, без единой аварии приближался к заветной цели.

После нас Ленинград пять раз посылал корабли на Ханко, пять раз проходили они по минным полям, увозя к родным берегам защитников полуострова. Последняя группа гангутцев покинула крепость 1 декабря 1941 года.