Салют из тринадцати орудий - [4]
— Отплывать необходимо немедленно?
— Я так думаю.
Джек кивнул, повернулся в сторону Эшгроу и позвал:
— Эй, в доме! Киллик, сюда, — голосом, который наверняка услышали бы через отделяющие от дома двести ярдов.
Но не было нужды звать так громко. После должной паузы Киллик вышел из-за изгороди, за которой подслушивал. Как такое неуклюжее худощавое существо могло незамеченным прятаться за редкой и низенькой изгородью, Стивен не понимал. Недавно спланированная площадка для игры в шары казалась идеальным местом для пары конфиденциальных фраз, лучшим помимо слишком уж отдаленной от дома равнины. Стивен ее специально выбрал. Но несмотря на весь свой опыт в подобных делах, он не был непогрешим. Киллик снова обвел его вокруг пальца. Мэтьюрин успокоил себя мыслями о том, что стюард подслушивал безо всякого стороннего интереса (так же, как истинный скряга любит деньги за то, что это деньги, а не как средство обмена), и что его преданность Джеку (в специфичном понимании Киллика) вне всяких сомнений.
— Киллик, — приказал Обри. — Рундук на завтра, к рассвету. И Бондену передай.
— Ваш рундук на завтра, к рассвету, понятно, сэр. И Бондену явиться в кегельбан, — отвечал Киллик, нисколько не меняя застывшего деревянного выражения лица.
Однако, отойдя немного подальше, он остановился, опять согнулся у изгороди, и ещё некоторое время наблюдал за Джеком и Стивеном из-за веток. В глухой деревеньке в устье реки, где когда-то родился Киллик, лужаек для игр в шары не имелось, однако, там всегда был кегельбан, поэтому он, с упёртостью, присущей его упрямой и неподатливой натуре, использовал именно этот термин.
И все же, подумал Стивен, пока они шагали туда-сюда словно по зеленому (ну, или по крайней мере зеленоватому) квартердеку, Киллик почти попал в точку. Место не больше напоминает площадку для игры в шары, чем розовый сад Джека Обри похож на что-то, что добрый христианин мог посадить для собственного удовольствия.
В экипаже военного корабля можно найти мастеров на все руки. Сифиане с «Сюрприза», например, с помощью лишь только оружейника и помощника плотника сами выстроили новый дом для собраний — в том, что у них сошло за вавилонский стиль, с цепочками огромных позолоченных букв «С» на каждой мраморной стене. Но садовника не нашлось. И уж точно никто не умел косить траву. На зелени красовались следы в виде полумесяца — там, где плохо направленная коса втыкалась в дерн. Некоторые отметины могли похвастаться каймой из пожухлой травы, некоторые обходились без нее. И похоже, они вдохновили кротов со всей округи разнообразить эти проплешины кучками земли.
Но эти размышления заняли лишь поверхностную часть разума. Глубже утвердилась смесь изумления и испуга, в основном беззвучная. Изумление из-за того, что Стивен, думая, что хорошо знает Джека Обри, очевидно недооценил бесконечно огромную важность, придаваемую его другом каждому аспекту предстоящего плавания. Испуг из-за того, что доктор не хотел, чтобы его слова поняли буквально.
«Рундук на завтра, к рассвету» — чрезвычайно неудобно для Стивена. До отплытия ему предстояло совершить множество дел, больше, чем можно с комфортом совершить даже за полные пять-шесть дней. Но он так построил свою речь, особенно ее часть до прямого предупреждения, что не мог придумать ни одного внятного способа взять свои слова назад. В любом случае, его изобретательность, как и память, переживали пик отлива. Вспомни он, что фрегат полностью загружен припасами для предстоящего великого плавания, то не вещал бы так непогрешимо.
Мэтьюрин пребывал в совершенно отвратительном настроении, разочарованный и служащими в банке, и университетами, которым он собирался пожертвовать средства на кафедры сравнительной анатомии. Ему хотелось есть, и он поругался с женой. Диана заявила ему звонким голосом: «Знаешь, что, Мэтьюрин. Если наш ребенок будет иметь выражение, хоть капельку похожее на раздраженное, желчное, обидчивое лицо, с каким ты приехал из города, я его сразу поменяю на кого-нибудь более веселого из Госпиталя для найденышей [5]»
В теории он, конечно, мог заявить: «Корабль не выйдет в море, пока я не готов». Как бы абсурдно это ни звучало, но фрегат принадлежал ему. Но теория лежала слишком далеко от реальных возможностей. С учетом отношений между Стивеном и Обри, он никогда не напирал на этот факт. Из-за смятения духа и затуманенной плохим настроением головы он так и не придумал ничего иного до того, как прибежал Бонден, договорились насчет экипажей из «Козы» и «Георга», а в Шелмерстон, Лондон и Плимут отправили нарочных. Теперь даже если бы Мэтьюрин заговорил ангельским голосом, слишком поздно публично каяться с сохранением хоть какого-то лица.
